11

В машине было холодно, а весенний Киев за ветровым стеклом казался каким-то фальшивым. Отступающие назад белые фонари и сверкающие фонарные лужи, темные фасады, как откинутые полы неряшливой одежды, и встречные фары — навязчивый дальний свет. Все казалось неестественным, ненастоящим. Небесная чернота, неровная, как мех, — ни одной звезды. Темно-вишневый «Москвич» бежал на небольшой скорости, и за гулом мотора будто повторялись и повторялись последние слова Зои: «Пустите руку!» Дмитриев будто видел отраженные в ветровом стекле ее сумасшедшие глаза. «Пустите! Уходите! Уйдите совсем! Я не хочу больше вас видеть! Никогда!.. Не хочу!..»

Но конечно, крик этот был только в нем, внутри. Увидев шубу, Зоя на негнущихся ногах вошла в подъезд.

Зачем он последовал за ней? Зачем он держал ее за рукав. Он не мог ее потерять. Он сцепил пальцы на ее рукаве, так, что Зоя отдирала их по одному. Как глупо!

В свете встречных фар лицо Макса, сидящего за рулем, показалось Дмитриеву лицом мертвеца. Твердая серая маска, только в глазах встречный свет. Но такой же свет может быть и в оконном стекле, и в зеркальце.

Они молчали. Макар Иванович заметил, что бессознательно сжимает и разжимает ладони. Он все еще не мог поверить, что Зоя вырвалась и убежала вверх по лестнице.

— Куда мы едем? — продавив в горле комок, спросил он.

— А куда тебя отвезти?

Макар Иванович смотрел прямо перед собой на шоссе.

— В никуда!

— Значит, поедем ко мне. Ты не против, лейтенант?

Больше ни одного слова. Максим Данилович, припарковав «Москвич» во дворе, был вынужден обойти машину и сам открыть дверцу. Он за руку втащил послушного Дмитриева в квартиру. Сам снял с него верхнюю одежду, как куклу усадил за стол. Не обращая внимания на взбешенную Зинаиду, расхаживающую из угла в угол, сам наполнил рюмки.

— Может, и меня угостишь? — спросила Зинаида, сама себе подвигая стул. — Где ты его взял, такого вареного? Он что, укуренный, не пойму? Мог бы все-таки и предупредить, что с гостем будешь, я бы хоть оделась!

— Погоди, — попросил Максим Данилович. — Погоди. Помолчи пока. Видишь, шок у человека.

— Похоронил он кого? — всхлипнула Зинаида, запахивая на груди халат.

— Нет. С женщиной поссорился.

— Врешь! — В голосе Зинаиды смешались в равных долях восхищение и недоверие.

— Может, и вру, — сухо отрезал Максим Данилович. — Давай! — сказал он, наливая следующую рюмку и подсовывая ее Дмитриеву. — Давай по второй, лейтенант. А то ты и вправду будто себя похоронил.

Только спустя несколько часов после выпитой на двоих в невероятном темпе литровки Дмитриев осознал, что произошло. Осознал и удивился себе. Неужели он еще способен на подобное безумное чувство?

Поставив перед мужчинами на стол новую бутылку, сквозь зеленоватое стекло которой можно было заметить длинный красненький перчик, покачивающийся в огненной горилке, и открыв банку маринованных огурцов, Зинаида ушла в другую комнату и прилегла. Когда кровать перестала скрипеть, Дмитриев спросил: