— Полковник приехал с каким то литехой. Их сопровождал начальник штаба бригады Перов. Приехал, чтобы забрать наркоту, и увезти ее для уничтожения. Говорит, что по новому порядку конфискованные наркотики теперь должны отправлять в особый отдел. — А уж потом — продолжал Сафронов, — их или сжигают, или отправляют на нужды фармацевтической промышленности. А здесь особист наводит бучу попутно, чтобы о его принципиальности услышало начальство.
— Как его фамилия? — спросил Торопцев.
— Не помню. Какая — то литовская или латышская. То ли Ельц, то ли Вельц? Вроде, Вельц. Сам он не представился, а сразу стал орать на меня за то, что не знаю — какое будет меню на завтрак личному составу? Мне Климов называл его фамилию, да я из — за расстройства не запомнил точно. Оказывается, они знакомы.
— Разве?
— Ну да. Лет шесть назад им довелось служить в одной части. Не знаю из — за чего, но между Климовым и этим Вельцем произошел личный конфликт и Климов врезал тогда еще капитану — особисту по физиономии и сломал челюсть. Пока особист лежал в госпитале, состоялся суд офицерской чести. Климова судили только за рукоприкладство, но о причинах этого случая никто не спрашивал. Все знали, что особист редкостная сволочь, который был готов копаться в дерьме, лишь бы вытащить на свет две — три строчки, компрометирующие военнослужащего. Вероятно, из — за этого случая Климов и ходил в майорах чуть не до сорока лет?
Мы выпили стоя и по полному стакану за Лешу Климова, за сержанта Тиханцова, и за всех погибших сегодня ребят.
— Но, я никак не могу понять? — сказал я — как сержант Мурзагалиев — всегда ответственный и принципиальный смог снять все отделение, оставить без охраны палатку и уйти в самоволку? Ни дежурный по роте, ни дневальные, ни часовые — ничего не знают. Здесь что — то не так…
— Ладно, — сказал Торопцев. — Дай бог, чтобы рядовой Ковалев оклемался. Может быть, он что — то знает? Тем более, что он был другом Мурзагалиева.
Потом мы закатились в санчасть к Ростову. Его не оказалось, главное, мы не нашли моих сестричек.
— Да ладно, пойдем спать — сказал нам Валерка — Морфей главный из Богов. Я согласился и сказал, что уважаю Морфея, но Бахуса больше. Впрочем, они оба достойны уважения. Ребята с этим также были согласены.
Утром пришел дежурный по части майор Костин (пренеприятная личность).
— Собирайся, Тучин. Тебя срочно вызывает полковник Вельц!
— Кто такой Вельц? Не знаю такого.
— Как же ты его не знаешь, если он к тебе вчера в роту приезжал и наводил там порядок?
— Ах, этот!?
Про него вчера говорил Сафронов. — Я уже понял, что ничего хорошего от этой встречи мне ждать не стоит.
— Через полчаса я сидел в прохладной полутемной палатке начальника штаба бригады Перова. Где — то урчал дизельный генератор. Тусклая лампочка светила сбоку, и ее свет высветил неожиданные подробности на лице полковника: по его левой скуле от уха и почти до подбородка пробегал еле заметный шрам, оставленный скальпелем хирурга, с тонкими следами швов. Наверное, это был результата конфликта особиста с боксером Климовым много лет назад? Вчера я этот шрам на лице полковника не заметил. Впрочем, и не удивительно, это место на лице было затерто каким — то кремом под цвет лица. Я всегда считал, что мужчине нечего стесняться такого рода недоразумений на физиономии и женские капризы щеголя — полковника по поводу сокрытия шрама показались мне дурным тоном.
Выгнав Перова из палатки, и заняв его место за столом, сытый и розовощекий служака из Особого отдела армии с двумя новенькими орденами Красного знамени на груди уже третий раз спрашивал
— на каком основании вы затеяли стрельбу в мирном кишлаке? Это политический скандал. Между разными политическими силами в Кабуле только наметились хрупкие договоренности. Вам кто — нибудь отдавал приказ напасть на кишлак?
Я стал выходить из себя.