Василий в нерешительности замер. Как это?

– Ну что вы встали, как истукан у древних славян? Снимайте!

Василий не шелохнулся. Это было выше его сил. Вывел из оцепенения громкий окрик офицера, сидевшего с краю стола:

– Снять штаны!

Руки поползли вниз, за ними последовала последняя деталь одежды.

– Так. Порядок. Повернитесь, наклонитесь.

Василий выполнил приказ, побелев от ужаса и стыда.

За спиной о чем-то пошептались, поговорили на непонятном языке, прошелестело в ушах: «Хорошо развит, патологий нет, годен».

– Годен! Чего замер? Встать, штаны надеть, вон! Следующий! – командный голос офицера буквально вытолкнул Василия за белую дверь.

«Годен». И это было только начало. За этим начались ежедневная муштра, издевательства и насилие. Не годен он был в офицеры. Не годен морально. Каждые три недели Василия одолевали мысли о том, чтобы прекратить все эти мучения и уйти. Останавливала сначала только мысль о Варе, потом – присяга, которую они дали вере, царю и Отечеству в октябре, после ухода на зимние квартиры в Лефортово. Точнее, даже не присяга, а слова ротного командира:

– Сейчас вы еще козероги и штатские, шпаки. После присяги нет у вас другой дороги, кроме как служить. Кто хочет уйти – идите сейчас. Присягнете государю – попадете в войска солдатами. Возврата не будет.

После этого ушло пятеро бывших реалистов. Василия тоже подмывало уйти, но перед глазами стоял прелестный образ Вареньки, а в ушах шепот соседа по койке, бывшего семинариста:

– В семинарии хужее, кормежка тут шикарная, год перетерпеть, а там уж старший курс, балы, институтки.

Не ушел.

Дальше были «похороны шпака», когда их, первокурсников, «козерогов», ночью голыми выгнали на плац портупей-юнкера и заставляли маршировать с винтовками прикладом вверх под хихиканье дачниц и детей, вышедших в сумерках посмотреть на комичное зрелище. Были вечные подъемы в шесть утра, гимнастика, умывание холодной водой, бесконечные занятия, маршировка с песнями, бег в сапогах и шинелях, невольные проступки и стояние под винтовкой по несколько часов кряду. Вот тогда, по окончании первого года, юнкер Круглов утвердился в своем первом философском выводе: ежели человек что-то захочет и неуклонно будет стремиться к этому, то всё у него получится. Всё зависит от личности. Личность сильна, не сдается – значит, победит. Даже в споре со своим товарищем-семинаристом Василий доказал, как ему казалось, свою правоту. Семинарист качал головой и крестился при словах таких: нет, мол, всё Господь дает нам, не прав ты, Василий. Вася поспорил с ним как-то раз на компот, что подтянется больше его на два раза. И спор выиграл.

– Ну что, неужто мне Бог помог выиграть?

Семинарист хмуро молчал.

– Нет, батенька, это я сам захотел, руки тренировал целый месяц, а Бог твой тут ни при чем.

Юнкера смеялись, а семинарист не преминул наклепать преподавателю Закона Божьего, отцу Александру, хорошему человеку, но к нигилистам и атеистам нетерпимого. И снова стоял юнкер Круглов под винтовкой у входа в училищную церковь иконы Казанской Божией Матери целые сутки. Крепло в молодом человеке чувство, что может он всё, стоит только упереться, не ныть и работать. В коротких своих снах видел он, как приезжает в Пермь, сходит с поезда, сияя новыми золотыми погонами, в мундире, в портупее, с саблей на боку, на которой красиво покачивается золотистый темляк. В пролетке едет до дома Вареньки, стучится в дверь. Обомлевшая кухарка пропускает его, не говоря ни слова, ослепленная великолепием мундира. Варенькин отец уважительно осматривает офицера и подает ему руку, не узнав. А вот и Варя в белоснежном платье выбегает навстречу и бросается в его объятия, только сабля чуть трепещет на боку да звенят шпоры на сапогах…

Шпоры. Шпор пехоте не положено, но испытания, связанные с ними, сначала тоже давались с трудом. Раз в неделю в манеж выводили несколько училищных коней, и юнкеров учили верховой езде. Лошадей Вася побаивался еще с детства, отождествляя их с коровами, которые не раз гоняли малышню в Соликамске, пытаясь поддеть на рога. Кони в манеже чувствовали робость юнкеров, кусались, лягались и наотрез отказывались стоять смирно, пока очередной новоявленный наездник пытался вскарабкаться в седло. Досталось поначалу и Василию – удар задними копытами после неудачной попытки сесть отбросил его саженей на пять. Штаб-ротмистр Карнович, преподаватель по верховой езде, учил жестко. Частенько его хлыст при неверных движениях или пользовании стременами попадал не по крупу лошади, а по спине нерадивого юнкера. Сжав зубы, учился бывший реалист, еще недавно совершенно гражданский человек. И вот оно – награда за труды.