– Я заплачу.

– Скока?

Евгений Петрович подумал, достал триста тысяч рублей. Хоть и недавно еще деньги стали мерить в тысячах и миллионах, хоть и смеялся про себя над минфином Евгений Петрович, предрекая, что, как в книге у Льва Кассиля, скоро «рубли» уйдут из обихода и придут «лимоны», но так ведь и вышло.

– И пузырь! – отчеканил абориген. Евгений Петрович кивнул, достал заранее приготовленную бутылку спирта «Рояль». Абориген кивнул: мол, садись. Пошлепал веслами обратно, быстро убежал в гору, вернулся в плаще от «химзащиты», таща видавший виды лодочный мотор.

– Ща, полетим, – подмигнул он, и вскоре они «полетели». Мотор отказал часа через четыре, чихнув сизым облаком.

– А, черт, железяка, ептыть, – матерился абориген, которого звали Валера, толкая челдонку шестом к берегу, – опять бензонасос, ептыть. Ща, сделаем.

Валера копался в моторе. Евгений Петрович сидел на бревне, кутался в промокшую штормовку, глядел на реку. И, несмотря на непогоду, сломанный мотор, неизвестность, ожидавшую впереди, он был счастлив как никогда, точнее, как тогда, когда провожал первый раз красивую девушку Катю до ее двора-колодца на Старо-Невском. Челдон Валера завел мотор, и они вновь поплыли, раздвигая носом длинной узкой лодки, сделанной из кедра, слабые волны быстротекущей Вишерки. Через некоторое время, после очередного поворота извилистой речки, впереди показался поселок, который Евгений Петрович не узнал. Пристань была разрушена, посреди реки высился ржавый остов затонувшей баржи, которую Валера осторожно обогнул, подходя к берегу. На самом берегу торчали, как памятники советскому прошлому, полуразобранные трактора и грузовики, которые уже никогда не смогут взреветь своими мощными моторами, как тогда, больше двадцати лет назад. Челдонка мягко воткнулась в глиняно-каменный берег.

– Все, приехали. Слазь, мне ишшо в обратку чапать, а то не успею, так в Фадино заночую. Бывай, брат, – Валера оттолкнулся шестом от берега, обмотал маховик высоко подвешенного на корме лодки мотора, дернул, матюкнулся – мотор не завелся, и, медленно дрейфуя по течению, не оставляя попыток оживить его энергичными рывками, скрылся за поворотом реки. Пошел мокрый снег, Евгений Петрович поднялся на крутой берег, вышел на деревенскую улицу, зашел в магазин, в котором горел свет. Продавщица, дебелая баба, вышла из утробы подсобки, вопросительно глядя на мокрого посетителя.

– Здравствуйте. Можно хлеба буханку?

– Нету. Завезут тока в понедельник.

– А печенья тогда?

– Печенье прошлогоднее.

– Давайте.

– Чо, не местный? Откуда?

– Из Ленинграда, на лодке подкинули снизу.

– А чо тут делашь? – Продавщица отсыпала крошащиеся фанерки печенья в бумажный, свернутый тут же конус.

– Ищу человека одного. – Евгений Петрович назвал имя матери Риты.

– Ой, ты чо, давно уж померла. Дочь всё ждала да померла. А ты кто ей бушь?

– Зять.

– Да ну? Опоздал, горемычный. А ты зайди в дом, он забит, но стоит, посмотри, можа, там вещи каки осталися. Знашь, где ее дом?