– Озеро не озеро, жрать охота и полежать. А если лежать, то нечего будет жрать. Дилемма, однако! Давай: кто готовит, а кто за дровами?

Бросили монетку. Вите выпало идти за дровами, Леха с удовольствием разлегся на траве. Топор был только маленький, но Витя сумел нарубить сучьев и приволок сушинку. С грехом пополам развели костер, изведя на это зажигалку и полкоробка спичек. Но огонь потихоньку отозвался на изможденное дыхание походников и весело затрещал сосновыми сучками. Леха уже принял водки, был бодр и весел, шутил невпопад, отвлекая Витю от мыслей о ночлеге. Палатку никто из них ставить не умел. Вскоре макароны с тушенкой были готовы, парни взялись за ложки, уплетая то, что в городе никогда бы даже не понюхали.

Неожиданно в ивняке что-то затрещало. Витя, перепугавшись, уронил ложку, Леха схватился за дробовик, от которого было мало толку, потому что он его не только не зарядил, но и из чехла не достал. Раздвигая ветки молодой ивы, к ним двигалось что-то черное, большое и страшное. Витя нащупал позади себя топорик, сжал рукоять так же крепко, как сжалось его яростно стучащее сердце. Из кустов вышел человек в черной хламиде в виде длинного платья, в черной шапке и с черной бороденкой, с большими черными глазами на осунувшемся лице. Глаза эти дико сверкали в языках костра, пальцы рук сжимались и разжимались. Человек был похож на жертву скуратовской опричнины времен Ивана Грозного, пока что не посаженную на кол. Он вышел к костру, упал на колени, отбил поклон выставившему перед собой топорик Вите и молвил:

– Простите, люди добрые, что потревожил, мало тут кого бывает. Просьба у меня к вам: не прогоните, не откажите, мне бы хлеба кусочек малый. Мне да братьям моим и сестре. Давно не ели уж. Не откажите!

Человек снова бухнулся лбом в землю. На шее у него Витя заметил деревянный, грубо вырезанный крест.

– Вы кто? Монах?

– Истинно, монашествую здесь. Храм строить намечаем. Благословения нету, конечно, ну да Господь сподобит владыку, обратит на нас взор, подождем. Дайте хлебушка, может, и сахар у вас есть?

– Ну конечно, вот, – Витя протянул бомжеватому монаху буханку хлеба и банку тушенки. Тот вновь бухнулся оземь и потом продолжал кланяться, но уже пятясь, скрываясь в ивняке.

– Эй, а ты тут все знаешь? Места покажешь?

– Конечно, покажу, Господь с вами, благодарствую, – раздавалось бормотание из кустов.

Леха покачал головой:

– Ты чо ему целую буханку отвалил? У нас хлеба всего три осталось.

– Ну просил же, монах, святой человек…

– Да какой он монах? Бомжара или бесконвойник. Развел он нас.

– Завтра прийти обещал, показать всё.

– Ага, жди, – Леха допил водку и лег спать, застегнувшись в спальнике. Видимо, и вторую ночь им придется провести без палатки, сиротливо ютящейся у Вити в рюкзаке.

«Хорошо, что дождя нет», – подумал Витя. Небо вновь было звездное, холод пробирался в щели спальника, с озера доносились странные причмокивания и всплески. Под эту музыку природы Витя провалился в глубокий сон.

Монах пришел утром, когда он кипятил котелок с мутноватой озерной водой.

– Мир вам. Благодарствую, люди добрые. Всей братией молились за вас.

Витя хмыкнул, налил себе кружку, насыпал сахару. Монах чаю не попросил.