— Нет. Можно позвонить Даниэлю?

У Квазимодо вырывается хриплый смешок.

— Думаешь, он дома сидит?

— Где же его искать?

— Везде и нигде. Вот что, Дениза, займись ребенком и собою, ложитесь спать, а я отправлюсь за Даниэлем.

Я киваю, и Квазимодо, не дожидаясь ответа, исчезает. Я подсаживаюсь к Элле, прижимаю ее головку к груди.

— Как выплачешься, сразу полегчает. А потом мы с тобой примем душ. Если хочешь есть, поищем какую-нибудь жратву. Договорились?

Она обвивает мою шею руками и прижимается ко мне всем тельцем. Я глажу ее волосы, спину, плечи, и рыдания постепенно стихают. Мне хочется успокоить настрадавшегося ребенка, и я говорю, говорю без умолку. Напоминаю ей о Золотой рыбке и трех желаниях, хвалю за выдержку. Когда поток слез иссякает, мы наведываемся в ванную, а затем на кухню, но Элла соглашается лишь на стакан молока.

Умытую и мало-мальски приведенную в божеский вид девочку я укладываю в постель, но она садится на кровати, обхватив себя руками, и решительно заявляет:

— Все равно не засну, пока не дождусь Даниэля!

— Вот и молодец, — отвечаю я. — Сейчас позвоню и приду к тебе.

Недобрые, мстительные мысли гонят меня к телефонному аппарату. Набрав номер Раффина, нашего фотографа, я оставляю без ответа лавину его вопросов и, бесцеремонно прервав, распоряжаюсь:

— Слушай, Арджил, что я тебе скажу! Возьми негативы из дела Беатриссы Холл. Раздобудь где-нибудь мою фотографию, отрежь голову и смонтируй вместе то и другое. Утром я заеду за готовым материалом.

— Дениза, ты совсем сдурела! Ведь ночь на дворе.

— До утра вагон времени, управишься. Прошу тебя!

— Ну, если просишь, ради тебя я в лепешку расшибусь, — смягчается Арджил. — Кстати, тебя все разыскивают.

— Займись своим делом. Спасибо тебе заранее.

Когда я возвращаюсь в спальню, Элла спит крепким сном. Гашу лампу, чтобы свет не мешал ей, и разбитое, измученное личико тонет во мраке. Пусть отсыпается, а я снова берусь за телефон.

Судя по голосу, Мартин и не думал ложиться.

— С тобой все в порядке! — облегченно вздыхаю я.