Океанские волны здесь выгрызли у подножья Камских гор бухту изрядной глубины. С северной, горной стороны, она чуть напоминает скандинавские фьорды – живьем не видел, только на картинках, но в целом сходство есть, те же поросшие лишайником и кустиками крутые скалы. Деревья почему-то в непосредственной близости к морю тут не растут… Южная же сторона бухты представляет собой сплошную россыпь каменистых островков, густо обросших кораллами – это уже ближе к средиземноморским берегам то ли Греции, то ли Турции. Забавное соседство, да, тем более что климат здешний смахивает скорее на старосветскую северную Испанию. Мнение не мое, Ингольва, он там плавал…
И вот примерно в километре от вершины бухты с гор струится ручеек. Сейчас – струится, весело журча, к концу сухого сезона медленно сочится и воды еле хватает на потребности городка, а вот в разгар мокрого сезона тут целый водопад, способный размыть и снести половину капитальных строений. Что с первыми поселенцами и случилось: сорок три человека погибли на месте, три десятка семей остались без крова. Два построенные в авральном порядке «длинных дома», а по сути своей барака, в которых они вынуждены были ютиться до весны, до сих пор стоят, теперь уже в роли складских помещений… Вот от этого ручейка по берегу «фьорда» километровой полосой и выстроен Мидгард. Одна главная, она же единственная улица, на которой две легковушки разъехаться кое-как могут, а вот два грузовика – только в специально расширенных «карманах». К самым дальним домам подъезда вовсе нет. Население города что-то около трех сотен душ, промышляют рыбалкой и огородами – а еще, этого мне гренландец уже не говорил, но догадаться нетрудно, контрабандой всякого товара в Китай и из оного; странно было бы, обитая прямо на китайской границе, с полным доступом к морю, то бишь к самому дешевому транспорту – и таковой ресурс НЕ использовать…
По указаниям Ингольва добираюсь до средней величины домика – фахверк, первый этаж из дикого камня на известковых швах, а над ним полумансарда из нетолстых стволов местной не то ели, не то пихты. Навстречу выбегает целая компания – то ли издалека узнали фургончик, то ли с КПП успели сообщить. Три женщины в цветных блузках и бриджах, седобородый, но далеко еще не старый мужик в просторном плаще-ветровке, и восседающий у него на плечах карапуз.
Дверцу салона открывают без моего участия, и гренландца буквально выносят наружу, окружив семейной заботой. Что семья, невооруженным глазом видно, ахи-охи, радостный визг и сплошной треск на местном норвежском. Ухмыляюсь, вылезаю из машины, и тут седобородый отрывается от общей кучи, оставив в ней карапуза, и направляется ко мне.
– Sprechen Sie Deutsch? – интересуется моими познаниями в немецком. В целом понятно, но с очень явным акцентом. Так что я отвечаю:
– Ja, aber English ist passiert Ihnen besser, oder?..[115]
– Тоже верно, по-английски оно надежнее будет, – не без облегчения кивает седобородый. Слабо выраженный северо-восточный янкесовский говор, так, навскидку – Кентукки. – Вас Ингольв взял сменным водителем?
– Нет, – усмехаюсь я, – это он у меня был вроде как водителем. Вместе работали, не бросать же напарника.
– Тогда большое вам спасибо, и если мой зять оказался настолько дурно воспитан, что еще не пригласил вас в гости, позвольте сделать это мне. – Протягивает руку. – Ульрик Ларссон, и можете просто по имени.
– Владимир Щербань, лучше просто Влад, – пожимаю лапу. Крепкую, хоть в армрестлинг старика отправляй. Хотя не исключено, что он подобным делом развлекается и без меня.
Ульрик шевелит мохнатыми белыми бровями.
– Имя русское, но на русского вы не очень похожи.
– Тут долгая история. – Оглядываюсь. – Давайте, наверное, я пока машину загоню куда следует, а то мы всю улицу перекрыли.
– Вы снова правы. Сейчас, открою гараж…
Пока об Ингольве проявляет усиленную заботу прочее семейство, заодно, рупь за сто, выпытав основные подробности, меня под крыло принимает его тесть Ульрик. Явный глава семьи, столп общины и прочая; чувствуется. Показывает гостевую комнатку в мансарде, провожает в душ, как положено «с дороги»; в классике речь о «баньке», но во-первых, всем понятно, что предварительная подготовка русской бани, она же северная сауна, занимает часа два-три, а во-вторых, сауну не понимаю и не люблю. То ли дело баня турецкая, которая хаммам… впрочем, ладно, это сугубо личные подробности. Короче, «полный пакет гостеприимства», вплоть до приглашения за стол, где меня заодно знакомят с остальным семейством. Крепкая и фигуристая Тордис Ульриксдоттир – супруга Ингольва; скуластые курносые блондиночки Берит и Хильд Ингольвсдоттир – их дочери, обоим почти по семнадцать лет (староземельных, как принято считать возраст в Мидгарде, да и вообще на немецкой территории); и трехгодовалый сынишка Свен Ингольвссон, который оседлал папочкино здоровое колено, ткнулся носом ему в подмышку и выбираться оттуда не намерен.
Услышав такой набор имен, не могу не поинтересоваться:
– Скажите, а почему у вас в семье принят исландский «бесфамильный» обычай? – Ингольв ведь гренландец, где стандарт на имена датский, совпадающий со всей прочей Европой, а Ульрик и вовсе вроде как янки.
Ульрик ухмыляется.
– Это не у нас в семье, Влад. Это во всем Мидгарде так. И обычай не исландский, а старый северный, просто в Исландии он дожил до наших дней. А почему… Хильд, детка, плесни-ка пива, – и пока девушка наполняет тяжеленную кружку литра на два, Ульрик проводит ладонью по бороде, – тут начать нужно издалека. Вам, простите, знакомо такое понятие «историческая реконструкция»?
Однако. Ульрик фактически ответил и на этот вопрос, и на несколько других, до которых еще очередь не дошла… и когда я представляю себе весь расклад, меня просто сгибает от хохота.