— Шиза не сучка, — сказал он. — Зря вы так.

— Да? — в голосе бывшей пробились резкие, визгливые нотки. — Тогда почему она Шиза? У нее есть нормальное имя?

— Есть, — Чистильщик напрягся, вспоминая. Он вечно забывал настоящие имена охотников. — Носова Алена Дмитриевна. А что?

— Носова? Нет, она Шиза. Натуральная. Она мне так и представилась: Шиза. Вы понимаете?

— Да.

— Он блюет, а она полы моет. Он спит, а она с него обувь снимает. С улицы уводит, когда он буянит. Готовит. Посуду моет. Она юродивая, да? Только не говорите мне, что это любовь.

— Я ничем не могу вам помочь.

Бывшая съежилась, словно вспомнив, зачем пришла. Я больше не буду, читалось на ее лице. Она жадно припала к чашке, обожглась, но стерпела. Лишь глаза снова заблестели от слез.

— Он сына видеть не хочет. Антончик к нему каждый день… А он дверь не открывает. Или эта ваша, Шиза… Откроет и говорит: извините. Александр Игоревич просит его не беспокоить. Антончик весь извелся. Кушает плохо. Себя винит. Я же вижу…

Чистильшик подошел к окну.

— Скажите сыну, что его вины здесь нет.

— А чья? Чья здесь вина?!

— Вы книгу Иова помните?

— Да, — растерялась бывшая. — Помню.

— Чья там вина?

— В каком смысле?

— В смысле Иова.

— Не кощунствуйте, — бывшая встала. — Каждому воздастся. И вам в том числе.

— Уже, — вздохнул Чистильщик.

Он даже обрадовался, когда в кабинет ворвалась Рита.