Однако мы подсознанием обладаем. Это — медицинский факт. Значит, не Бог, а суровая мать-природа таким способом — ценою сна, ценою трети жизни, щедро принесенной в жертву бессознательному, — достигает каких-то своих целей. Каких же? Самых главных и важных! Так она делает нас людьми. В смысле — sapiens, разумными.

Способ неожиданный, цена немалая, но овчинка стоит выделки — во сне мы умнеем! Что и подмечено пословицей про то, что «утро вечера мудренее». И наоборот, бессонница снижает умственный потенциал, подавляет сознание, может стать причиной тяжелых нарушений психики, убивает в нас человека и погружает в животное состояние, чем и пользовались сталинские палачи. Однако и сам верховный палач страдал бессонницей.

На самом деле ничего неожиданного в этом способе организации работы разума нет, просто мы привычно не задумываемся об очевидном. Зачем, если оно очевидно? Солнце встает на востоке и заходит на западе, оно движется по небосклону, что видно каждому — зачем все усложнять вращением Земли? Поэтому Коперник и появился так поздно. Иное дело — неочевидное. Тут, хочешь не хочешь, надо думать, благо ум-разум имеется. И в итоге логических размышлений неизбежно приходишь к идее Бога, давшего нам сей разум, с помощью коего мы и пришли к истине, то есть к

Богу. Бог дает нам разум для постижения Бога.

На этой звенящей, хрустальной логике и построены самые тонкие суждения и умозаключения средневековых схоластов в их попытке достичь странной цели — доказать принципиально недоказуемое, рационально обосновать идею Творца и веры в него. Этого, однако, делать не следует. Нет ничего практичнее хорошей идеи — и не стоит доводить ее до абсурда излишними умствованиями. Нет, нет, совершенно прав был Тертуллиан, формулируя кредо веры: «Верую, ибо абсурдно!»

Верить можно — и стоит! — только в невероятное! Все остальное — уже знание, наука. И любая логика, вообще — использование разума в осмыслении самой практичной из идей (а ее практичность заключается в институте религии, церкви) непременно порождала ереси! Неизбежно. Надо верить, а не думать! И только суд инквизиции порой осаживал чересчур разумных и логичных и спускал их с небес на землю. Сжигая их земное естество на костре и пуская его дымом в небеса.

Но мы отвлеклись, показывая, что в гипотезе Бога не нуждаемся и что мир чудесен и сам по себе. Вернемся к теме, в объятия Морфея. Как же именно сон умудряет нас?

Начнем с того, что сознание — предмет нашей гордости как венца творения или эволюции, использует не столь уж большую часть мощности мозга! Оно — верхняя часть айсберга, плывущего по темным водам бытия. Семь восьмых которого, однако, отданы подсознанию. В некотором смысле мы — лишь часть самих себя. И не наше «я» — главное в нас.

Сознание! Да так ли оно развито?! Оглянитесь вокруг, вглядитесь в себя повнимательнее — и вам расхочется размахивать флагом антропоцентризма. Оно само ощущает свою слабость, несовершенство — потому и сильны позиции религии, что сознанию нужны костыли, потому так много среди нас людей неадекватных и просто сумасшедших. Оно устает от непрерывного анализа ситуации, ибо не рассчитано на большое напряжение и, едва проведя нас через долгий день, требует отдыха.

И вот тогда-то мозг и принимается за основную работу.

Основную? А чем же он занимался днем? Гм… Обратите внимание и при мерьте на себя: у подавляющего большинства землян большая часть жизни проходит в стандартных ситуациях, требующих типовых реакций. Мы просыпаемся в заданное время, автоматически, не задумываясь, чистим зубы, механически завтракаем, затем выполняем привычную работу, и так до вечера, изо дня в день, из года в год. Востребована не острота самого важного, якобы, нашего оружия, — абстрактного, символьного мышления, — а стандартный набор рутинных подпрограмм, адекватных стандартным ситуациям. С этой точки зрения мы весьма напоминаем компьютер или, скорее, робот.

Но можно взглянуть и с более привычной, биологической точки зрения: одна часть подпрограмм закладывается в нас в процессе обучения жизни, а другая на генетическом уровне (инстинкты). Так что в активной фазе, днем, мы больше напоминаем автомат или общественное животное (что, кстати, и является одним из определений человека), чем венец творения, мы больше похожи на роботов, пчел или муравьев, чем на того, кто звучит гордо! А что же ночью?

Ночью начинается самое важное. В первую очередь — в фазе глубокого сна — мозг стирает негативные впечатления и приводит в норму нервную систему. Он убирает скопившийся за день информационно-эмоциональный мусор, сортирует, наводит порядок и — не удивляйтесь! — делает то, чем некогда было заняться днем: мыслит! Он просеивает данные, отделяет зерна фактов от плевел их субъективного восприятия, вычленяет рациональное и только после этого, в фазе быстрого сна, приступает к тому, что и делает нас людьми: к анализу, синтезу, логическому, абстрактному мышлению. И недаром многие открытия сделаны именно во сне — взять ту же набившую оскомину таблицу Менделеева. Пословица про «утро вечера мудренее» верно передает ощущение утреннего оптимизма и ясности, сменившего вечернюю растерянность перед жизненными проблемами.

Итак, мы — не только небольшая часть самих себя, но и не самая разумная часть. В своей «сознательной» деятельности мы больше опираемся не на разум, а на стереотипы, аналогии и инстинкты — подобно нашим соседям по планете, высокоорганизованным общественным насекомым подотряда стебельчатобрюхих из отряда перепончатокрылых, иными словами — пчелам. Или муравьям. И в довершение всего, если мы и являемся людьми разумными, то главным образом во сне! Вот такое сумеречное сознание.

Понятен и процесс субъективного в каждом индивидуальном случае, но вполне объективного при статистическом рассмотрении явления известной каждому темпоральной хроноакселерации — ускорения течения времени с возрастом. Пик умственных способностей и острота восприятия приходятся, как известно, на младенчество и раннее детство. Именно в этом возрасте человек усваивает большую и самую важную часть информации об окружающем мире. И как раз в эти годы время тянется неспешнее всего — вспомните бесконечно долгие и яркие дни детства. Чем активнее мы живем, думаем, спрашиваем, интересуемся, чем выше плотность действий и мыслей во времени, тем медленнее ход часов!

Затем мыслительные способности притупляются, все большую роль играют усвоенные стереотипы, время ускоряет свой ход, и уже в университете, особенно во время сессии, дня не хватает. Годам к тридцати, освоившись на работе и в жизни, мы полностью переходим на автопилот, думаем все реже и начинается калейдоскопический бег дней, с которого я начал.

Перевалив лет в сорок свою вершину, пик свершений, испытав, если удастся, звездные мгновения и упоительное чувство успеха — I did it! — мы начинаем спуск в долину теней, теряя уже не только остроту мысли, но и веру в привычные стереотипы. Мир меняется — и стандартные подпрограммы вместе с ним, а сменить привычки означает изменить себя. Тяжело это в старости.

Чем выше роль стереотипов в нашей жизни, тем глубже мозг погружается в состояние стенд-бай, спячки наяву. Ощущение, что к старости время ускоряется, конечно, субъективно, но субъекту от этого не легче, ибо вместе со временем уходит и жизнь. Мы живем, спя, или спим, живя. И только во сне просыпаемся и принимаемся за работу! Вот и мне самое время вздремнуть и подумать, что это я тут написал. Всего доброго, господа. Спокойной ночи.