Аля вспомнила глаза охранника тогда на болоте, и как потом во сне он слился с образом Георгия. Её продюссер ведь не сразу стал мучителем. Георгий зверел по мере того, как лепил из неё образ мрачной брюнетки Сандры.
– К вам поступает информация о серийных преступлениях? Не было ли где-нибудь в соседних районах серии с избиением женщин? Возможно, рыжих или большого роста? Словом, в чём-то схожей со мной.
– Нет, такого не было.
– Тогда, может быть, он недавно в эти края перебрался?
– Да, меньше года…
– Вам ведь всё равно сведения о нём нужны. Запросите и об этом тоже! Я, конечно, не психиатр… и не врач, но кое-что в жизни повидала.
– А что вы предполагаете?
– Он обычным способом удовлетвориться не может. А когда кого-то мучает, оргазм испытывает.
– Но маньяки в стаи не сбиваются.
– А вы вот второму мою версию изложите. И скажите, как к таким извращенцам в тюрьмах относятся. Мне кажется, у него тут отдельный интерес, и он его вам раскроет, если испугается.
После его ухода Зимин подсел к ней и спросил:
– Аль, ты почему совсем какая-то другая? Как и не ты? То глаз не подымала, а то следователя стала жизни учить?
– Я проснулась, дядя Гоша. Всю жизнь пыталась угодить тем, кто меня не любит. А вы глаза мне открыли. Теперь я своих мучителей пошлю по неприличным адресам, а жить буду так, как хочу. И общаться только с теми, кого люблю, и кто меня любит.
Зимин уехал за женой, а в зале поселился Тимофей, как она ни убеждала мужиков, что опасности нет. Через несколько дней её попросили приехать в Пружинск. У следователя сидел ещё один посетитель:
– Вот, этот господин поручил вас похитить.
– Неправда! Я при Гришко сказал, что есть человек, который ищет Кузнецову Алевтину Ивановну, а вовсе не собирается похитить её! Мне просто был нужен её адрес. А эти придурки решили с меня бабла побольше срубить.
– И зачем я вам понадобилась?
– Меня просил разыскать вас очень уважаемый человек. Сказал, что вы дочь его хорошего друга, что он хотел познакомиться, помочь вам, если требуется.
– Не понимаю, почему он к моему отцу не обратился?
– Но… он говорил, «покойного друга».