— Я уже знаю, что я хочу съесть, — рычит он, его грубый голос полон обещаний, к которым у меня не должно быть никакого интереса.

— Ты можешь поесть с нами. А потом ты сможешь вернуться в самолет и улететь обратно в Лондон. Договорились? — спрашиваю я, все остальные молчат, ожидая его ответа.

Отрывая свои глаза от моих, он оглядывает нашу группу.

— Итак, что здесь хорошего?

Пододвигаясь вперед, чтобы он мог прочитать меню, он скользит рукой выше по моему бедру, его пальцы проскальзывают прямо под подол моей юбки. Но в очередной раз я терплю неудачу в попытке сдвинуть его с места.

Билл подходит всего через несколько минут, чтобы принять наши заказы. Я не уверена, то ли это его потребность накормить нас так быстро приводит его в чувство, то ли ему нужно знать, кто такой новичок. Билл гордится тем, что знает все, что только можно знать о Розвуде. Поэтому в своей уникальной и немного грубоватой манере он потребовал узнать, кто такой Себ, прежде чем даже подумать о том, чтобы принимать наши заказы.

— Так ты играешь в соккер? — Кайл начинает, как только Билл уходит, довольный моими и Себа противоречивыми мнениями о том, кто он такой.

Себ, казалось, думал, что он имеет ко мне какое-то отношение. Я, с другой стороны, только что сообщил Биллу, что это будет единственный раз, когда он когда-либо испытает неудовольствие от встречи с ним.

— Соккер? Ох, пожалуйста. Ф-У-Т-Б-О-Л-Л, — произносит Себ. — Вы знаете, где вы на самом деле ударяете по мячу ногой, о чем говорит название.

Кайл и Эш некоторое время пялятся на него, прежде чем втроем вступить в спор о том, какая игра является настоящим футболом, в то время как мы вчетвером просто смотрим в изумлении.

Они буквально только что встретились, но им так комфортно друг с другом, как будто они дружат много лет.

Это странно.

Слишком странно.

У него не должно быть возможности — вот так вмешиваться в мою жизнь. Не в Лондоне и уж точно не здесь.

— У меня могут быть проблемы с твоим мнением о футболе, но с этим я могу согласиться, — говорит Себ, отрезая вилкой кусочек блинчика и отправляя его в рот.

Он настаивает на том, чтобы есть одной рукой, в то время как другая остается зажатой у меня на бедре.

Но в то время как он более чем счастлив съесть свой вес в сиропе, мой желудок скручивается в узел.

Он другой. Аура ненависти и гнева, которой он обычно окружен, кажется, рассеялась, и я понятия не имею, как с ним обращаться, когда он смеется и шутит с моими друзьями.

По их лицам ясно, что он по-настоящему околдовал их.

Предательские засранцы.