Глория Стейнем: «„Кролики“ платили пять долларов за колготки и два с половиной доллара в день за чистку костюмов. Штрафовали за грязные ногти или макияж, за то, что „кролики“ отказывались есть паршиво приготовленное коричневое рагу и таскали еду из буфета, за то, что жевали жевательную резинку в рабочее время. За последнее вообще могли легко уволить».

«Полноценно дышать мы начинали, когда освобождались от работы и снимали с себя униформу, — вспоминала Шарон. — В 1964 году не было закона о минимальной заработной плате, поэтому чаевые и были нашей зарплатой».

Когда спустя годы женщины всей страны начали активно бороться за свои права, первое, что Шарон и ее коллеги-«кролики» потребовали у Хефнера — дать им возможность снять туфли на каблуках.

«Для многих из нас это было пыткой — по восемь часов на каблуках. После двух дней работы ноги страшно болели и опухали, — рассказывала Шарон. — Хеф согласился с нами, туфли на каблуках не отменил, но сократил количество рабочих дней.

И все равно…Сегодня, когда я вспоминаю те дни, понимаю, что клубы Хефнера были заведениями высочайшего класса. Все здесь было направлено на качественное обслуживание гостей. Руководство придавало значение каждой мелочи, каждой черной пластиковой — такие были в клубах Playboy — зубочистке».

«Правда ли, что когда вы открыли свои клубы сначала в Чикаго, а затем и в Нью-Йорке, вы столкнулись с проблемой расизма?» — поинтересовался у Хефнера один из журналистов.

«Да, это действительно было, — признался Хеф. — И в Майами, и в Новом Орлеане — повсюду, где бы мы не запустили свой клуб, возникали вопросы расовой сегрегации. Но, ведь это несусветная глупость — думать, что темнокожий человек отличается от белого. Если и отличается, то только пигментацией кожи».

Мы тогда сказали: «Ребята, так дело не пойдет. Вы обязаны гостеприимно принимать всех подписчиков Playboy, всех членов клуба. Нас не поняли, поэтому мы выкупили франшизы и стали управлять клубами сами. Как только мы так поступили, вопрос расизма в клубах был закрыт».

«— Вы не боялись так открыто выступать в шестидесятые годы против расовой сегрегации, против запрета абортов?

— Я всю жизнь боролся с барьерами, понимаете. Сначала с барьерами внутри себя, затем с барьерами вокруг. Эта борьба стала частью концепции Playboy».

Примечательно, что именно в журнале Хефа были едва ли не впервые в то время размещены снимки темнокожих девушек: в 1964 — Дженнифер Джексон, в 1965 — Джин Белл, в 1971 — Дарин Стерн.

Шоколадный разворот. Темнокожие модели в эпоху расовой сегрегации

Окончившая колледж в Чикаго, девятнадцатилетняя Дженнифер Джексон искала работу. Именно тогда кто-то рассказал ей о мистере Хефнере — журналисте и издателе, который, наверняка, смог бы ей помочь.

«Когда я переступила порог чикагской штабквартиры Playboy, меня попросили написать заявление. Для меня за счастье была должность секретаря, но не успела я опомниться, как меня нарядили в костюм кролика, а один из фотографов журнала стал ходить за мной буквально по пятам и уговаривать раздеться для съемки в журнале», — рассказывала журналистам спустя годы Джексон.

/ Wikimedia

Как и в случае со многими девушками, для того чтобы уговорить Дженнифер, потребовалось время.

«Наконец я сдалась. Согласилась показать не все, что показывают сейчас, а только верхнюю часть тела. Поверьте мне, тогда и это было очень рискованно. Если бы я знала, что будет интернет, я бы никогда этого не сделала. А тогда… Тогда я подумала, что это разовая акция».

Вспоминая Хефнера, Дженнифер охарактеризовала его так: «Думаю, это был сутенер, высококлассный сутенер».

В свою очередь редактор отдела художественной литературы в журнале Playboy Эми Грэйс Лойд, уже выйдя в отставку, уверяла журналистов:

«Целомудреннее и застенчивее человека, чем Хефнер, я никогда в своей жизни не видела. И это при том, что вокруг было столько девушек с силиконовой грудью».