2

Заперев за собой вход в убежище, я прислонил дробовик к стене и стал снимать свое самодельное снаряжение: сдернул обернутые вокруг предплечий поролоновые подушки, расшнуровал трекинговые ботинки, выложил из карманов жилета пистолет и охотничий нож. Разулся, разделся и обессиленно повалился на диван. Вылазка стоила немалых сил и нервов. Мне удалось избежать столкновений с зараженными, но тащить до убежища тяжёлый чемодан было непросто. Я даже ещё не открывал его — некогда было делать это сразу на месте. И хотя я был уверен, что в нем что-то важное, иногда посещала мысль, что я напрасно себя нагружаю и рискую жизнью.

Я оглядел комнату, ставшую мне домом за последние несколько недель. Простая спартанская мебель охранничьей бытовки, окон нет, что несколько угнетает, зато так безопаснее. Мониторы со стола я все вынес наружу, толку от них нет, ведь камеры обесточены. Вместо них на столе стоит ноутбук, забитый фильмами, играми и музыкой, которые я скачал в первые дни, пока работал интернет. В углу у входа громоздятся аккумуляторы, снятые с машин на парковке. Выключенный холодильник (от аккумулятора его не запитать, да и не хватило бы никаких аккумуляторов) забит консервами, едой быстрого приготовления и спиртным. В шкафу сложена одежда из магазина рыбалки на втором этаже, самое практичное для выживальщика. Я считал, что положение мое довольно удобное для такой ситуации: над головой — супермаркет, полный продуктов и воды, а в торговых секциях — одежда и много другое, что может мне понадобиться. Переживать особо не за кого: мамы не стало год назад, отца я вовсе не знал, девушки нет, друзей близких, так получилось, что на момент катастрофы тоже не было. Это одиночество теперь пришлось весьма кстати. Если бы я кого-то потерял или беспокоился в неведении о его участи, было бы гораздо хуже, не знаю, как бы я справился. И без того переживаний хватает. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, словно стравливая из головы накопившийся стресс тонкой струйкой пара. Каждый выход за эту дверь был для меня испытанием.

Всё началось по какому-то ужасному совпадению в праздник, день города.

На площади, перед нашим крыльцом был запланирован концерт знаменитой рок-группы. Хотя я был на смене, мне как раз выпало дежурить на крыльце, и на концерт я всё-таки попал. С высокого крыльца временная сцена была как на ладони. Поэтому я был в приподнятом и слегка взволнованном настроении. Но представление вышло совсем не таким, какого я ожидал.

Было начало вечера, солнце клонилось к закату, подошло время начала концерта. Площадь перед сценой быстро заполнилась толпой. На сцене под одобрительные выкрики появились музыканты, стали проверять инструменты и звуковое оборудование. Было интересно видеть вживую этих людей, которые стали классикой своего жанра ещё до моего рождения. Над головами радостно возбуждённой толпы разносились разговоры музыкантов, случайно попавшие в микрофон, хаотичные взвизгивания и зарубы электрогитар. Я оглянулся вокруг себя: много радостных и нарядных людей, все веселые и дружелюбные — на редкость. По работе часто приходилось иметь дело с грубыми людьми, пьяными, а то и с откровенным ворьем. И сейчас я просто отдыхал нервами.

Одним из последних приятных воспоминаний перед катастрофой была случайная встреча с моей бывшей учительницей. Любовь Андреевна вела у нас русский и литературу в среднем звене и была одним из самых моих любимых учителей. Сейчас она была уже на пенсии, а я успел сходить в армию, но мы всегда были рады видеть друг друга. Она поднялась на крыльцо и остановилась перекинуться со мной парой слов (как работа, не женился ли, в общем, как обычно). Я в шутку спросил, не на концерт ли она — нет, просто в магазин. Пообщались, посмеялись, она пошла дальше. Я проводил ее взглядом, пока ее ярко-голубая куртка не затерялась в людном вестибюле, и мое внимание вернулось к музыкантам. Больше Любовь Андреевну я не видел. Наверное, это единственный человек, о котором я мог бы переживать, но выжить там в тот вечер она бы не смогла, и ее было очень жалко…

Тем временем вокалист высоким хрипловатым голосом поприветствовал город. Народ отозвался аплодисментами, свистом и одобрительным криками. Я радостно слушал, как этот длинноволосый мужчина в черной майке с логотипом группы разогревал публику поздравлениями и признаниями в том, что наш город особенный и народ здесь уникальный. И сегодня мне даже хотелось в это верить.

Скачущими гитарными ритмами началась первая песня. Многие узнали знакомый мотив, вскинули руки вверх и подпевали. Я тоже негромко подпевал, но руками не махал, только притопывал. Рабочие привычки всё же не отпускали меня, глаза на автомате сканировали толпу. И у дальнего от меня угла сцены я заметил странное движение. Там началась паническая давка. Люди стали разбегаться оттуда, сталкиваясь с окружающими, которые ещё не понимали, что надо тоже бежать, бежать, как можно скорее. В ком-то из первых рядов проявил себя вирус, который позднее назвали Вирусом атипичного человеческого бешенства. Человек в считанные минуты обезумел, озверел и стал бросаться на всех, кого к нему услужливо подпирала толпа, кусать, царапать и пытаться вырвать хотя бы клок плоти. Я не знаю, как это работает, насколько правдоподобно то, что люди так быстро превращались в яростных хищников. Я просто это видел. Музыканты сбились с ритма и в растерянности перестали играть. Вокалист что-то кричал в микрофон, потом на него налетел вылезший на сцену зомби, микрофон взвизгнул, со стуком упал на сцену и замолчал. Волна паники, за ней волна хаоса, а за ней волна ярости — стремительно разбегались по толпе. В том числе в мою сторону. В отличие от многих, я почему-то довольно быстро понял, что происходит. Может быть, потому что видел события с возвышения. Может, потому что много раз видел что-то подобное в кино. Я сделал шаг назад. Ещё шаг. Услышал, как за спиной услужливо разъехались автоматические двери. Развернулся и со всех ног побежал в глубину здания, к лестнице вниз, туда, где была наша уютная бытовка. А за спиной, за стеклянными дверями мой любимый город — мой особенный, мой дружелюбный — терял рассудок и человеческое обличье…

Интернет и мобильная сеть давно перестали работать, в первые дни я с огромной осторожностью поднимался на крышу и ловил радиопередачи с новостями. Потом бросил это занятие: и без этого приходилось делать слишком много рискованных вылазок за водой, едой и прочим. Судя по передачам, в мире всё было плохо. В стране всё беспросветно. Мой город вообще списан в расход. Непонятно было, когда всё это закончится — и закончится ли вообще. Но сегодня я понял, что где-то неподалеку есть живые люди.

Я поднялся и сел на диване, посмотрел на лежащий у ног чемодан. Темно-серый, из прочного пластика, удлиненный, как будто в нем оружие. Посылка, не дошедшая до адресата…

Военный джип, в котором я нашел его сегодня, ждал меня перевёрнутым и разбитым на узкой улочке. Вокруг и внутри — ужасающие следы необузданной трапезы зомбарей. Но груз, который везли военные, никого не заинтересовал, поскольку был несъедобен. По всему было очевидно, что грузом был именно этот чемодан. Откуда и куда его везли, непонятно. Понятно только, что не довезли. Жалко ребят… Я должен был узнать, ради чего они погибли. Вытащил чемодан из машины и наклонился над ним, чтобы открыть, но тут услышал приближающийся шум: где-то поблизости рыскали заражённые. Мне пришлось схватить груз и сматываться — перебежками от стены к стене, от машины к машине.

И вот, я был в своем укромном убежище и наконец мог узнать, ради чего рисковал.

Щелкнув застежками чемодана, я откинул крышку и заглянул внутрь. Пневматическое ружье для стрельбы шприцами со снотворным, оснащенное оптическим прицелом. Пять шприцев с каким-то прозрачным препаратом, флешка в корпусе из нержавейки, запаянная в водонепроницаемый пакет. Всё. Наклейки на шприцах вместо обилия мелкого текста содержали лишь одно название — незнакомый цифробуквенный код. Вся информация о назначении ружья и зарядов, очевидно, была на флешке. Разорвав пакет, я воткнул флешку в ноутбук и устроился с ним на диване. На флешке было несколько файлов, самыми значимыми, похоже, были небольшая видеозапись и PDF-документ. Разумеется, сначала я открыл запись. И пусть она была лишь приложением к документу — если бы не то, что я в ней увидел, никогда не поверил бы прочитанному…

3

Разрешение 360, картинка махровая, но разборчивая. Белая комната, стол типа операционного. На столе лежит крупный мужчина, дёргается, пристегнутый к столу всеми конечностями, на лице намордник. Заражённый. Это же надо, умудрились поймать эту тварь и скрутить, хочется верить, что никто при этом не пострадал… Звук тоже пишется: слышно сдавленное злое рычание. К столу подходит человек в белом костюме для защиты от инфекций. Помазав спиртом сгиб локтя зараженного, он берет шприц и вводит что-то в его вену. Я боюсь верить своим догадкам… Зомбарь быстро прекращает трепыхаться и затихает. Вряд ли это была смертельная инъекция, пуля в голову проще и надёжнее… Кадр сменяется: та же комната, тот же ракурс, но слегка другое освещение и поверх картинки наложен титр, что прошло несколько часов. Зомби всё так же лежит на столе. Над ним снова стоит человек в белом скафандре. Камера дергается: ее сняли со штатива и несут к столу. Заражённого показывают крупным планом: запавшие глаза в темных кругах медленно, сонно моргают над намордником, слышится вялое мычание. Ученый осторожно отстегивает намордник и откидывает его набок. Камера показывает изможденное бледное лицо, искусанные губы еле шевелятся. Взгляд осмысленный. Явственно звучит, слабым осипшим голосом:

— Пииить…

Потрясенный, я бросил ноут на подушку и вскочил с дивана. Перешагнул через чемодан, опрокинув его и чуть не разбив содержимое. Прошелся по комнате туда-обратно. Схватился за голову. Хотелось выйти на свежий воздух. Стоп, а вдруг я всё неправильно понял? Я взял ноут, поставил на стол и сел перед ним. Оказалось, что запись на этом кончалась. Надо было прочесть документ. Открыл. Стал читать…

Текст был написан сложным научным языком, я понимал его от силы через слово, плевался, перескакивал абзацы и даже целые страницы. Потом дошел до части, выделенной жирным шрифтом. Она была уже не столь официозна, и именно ее я прочел внимательнее, с открытым ртом и затаив дыхание.