Наконец мы забежали на территорию нашей крыши, по примеру прочих накрытую грубым чёрным рубероидом.

– А теперь, Дементра Катохирис, я буду тебя грабить! – ухмыльнулся Берд, тяжело дыша и упираясь ладонями в колени. – Давай, гони сюда все свои деньжата!

Не раздумывая, я вытащила из-за пазухи свой мешок с серебром и отдала его в руки отчима.

– Как обычно, – приняв его и спрятав под свою рубашку, выдохнул он, – третья половица, ну ты знаешь…

Третья половица от стены под шкафом в его спальне – там хранятся все деньги, которые у нас есть, а их у нас накопилось очень даже прилично… Словно прочитав мои мысли, Берд решил обсудить именно эту тему:

– На одну серебряную монету нашей семье можно две недели досыта питаться, то есть каждый день каждый из нас может съедать по свежему пирогу с мясом и запивать его самым свежим квасом, а у нас тут таких монет на год вперёд. С учётом же всей суммы наших запасов – мы обеспечены на пять лет вперёд.

– К чему ты ведёшь?

– Нам незачем участвовать в вылазке, связанной с Церемонией Отсеивания.

– Что?! Нет, Берд, как же так?.. Это мой первый опыт в мероприятии такого масштаба, мы не можем его отменить!

– Ещё как можем.

– Что ты такое говоришь? Ты что же, отказываешься от крупного куша? Благодаря Церемонии Отсеивания мы сможем за одну ночь срубить не два, а, быть может, целых четыре таких вот мешка с чистым серебром!

– Послушай меня: помнишь, чему я учил тебя в самом начале, что́ самое главное в нашем деле? Для контрабандиста интуиция первостепенна. Не нужно грести серебро лопатой только потому, что ты можешь это делать, а оно будто лежит и ждёт именно тебя… Я вижу, что ты расстроена, потому что хотела поучаствовать в этой компании, но прислушайся не ко мне, а к моему предчувствию: нам лучше залечь на дно. Нам крупно везло в последнее время – только этой ночью мы смогли срубить чистого серебра на год вперёд. Не стоит испытывать судьбу. По крайней мере, в ближайшее время. Я так чувствую, ясно?

– Как скажешь, – привычно склоняю голову в знаке уважения я, не желая спорить с умудрённым неоспоримым опытом человеком. Дурного он мне точно не посоветует, а значит, мы вместе заляжем на дно, и я пропущу всё самое интересное в ночь Церемонии Отсеивания, раз уж его предчувствие велит мне сделать именно это. Да, я недостаточно послушная дочь для своей матери, но слово отца для меня практически священно.

– Смотри-ка, звёзды появились, – с этими словами Берд запрокинул голову, и я последовала за его взглядом. И вправду, звёзды… Далёкие и тусклые, но точно звёзды, такие свободные, что аж в лёгких колет. – А по поводу того, что пропустишь вылазку на этой Церемонии, не переживай – будут в твоей жизни и другие вылазки, во время других Церемоний. Вот я, к примеру, сирота, которого едва дотянул до независимого возраста еле двигающийся дед, а твоя мать – сирота, не только чудом выжившая в захудалом приюте, но и при этом сумевшая сохранить своё доброе сердце. Думаешь, мы в самом начале своих жизней думали о том, что доживём до сорокалетнего возраста? Ничего подобного… Вот и у тебя ещё целая жизнь впереди, ещё удивишься тому, как долго проживёшь, и насмотришься на Церемонии Отсеивания, аж до тошноты – что-что, а это я тебе могу предсказать…

С этими словами он вытащил из кармана своих штанов светящийся в темноте люминесцентный мелок розового цвета, что сразу же заставило меня улыбнуться. Подойдя к нашей чёрной трубе, он провёл мелком по уже нарисованной летучей мышке, и та сразу же засияла ярче.

Это он придумал мне это красочное прозвище, “летучая мышка” – в честь моей страсти бегать ночами по крышам, зародившейся задолго до того, как я вступила в ряды контрабандистов. И мышку эту впервые он нарисовал, и с тех пор она всегда сияет, потому что мы никогда не забываем подкрашивать её… Сколько лет прошло? Пять? Да нет же, больше, намного больше пяти лет, и все эти годы эта мышка тут, она светится и не гаснет, всегда ждёт моего ночного возвращения.

Но был кое-кто ещё, кто всегда, с особым трепетом и беспокойством ждал ночами наших возвращений, и о ком мы вспоминали только тогда, когда нас накрывало чувство страха, причудливо перемешивающееся с чувством вины. Мама.

Стоило мне запрыгнуть в окно своей спальни вслед за Бердом, как свет в комнате тут же включился. Я знала, что Берд ни при каких условиях не включил бы свет, тем более при открытом окне, так что поспешила закрыть наш тайный проход и занавесить его, а когда обернулась, мать уже стояла прямо перед нами.

– Ах вы негодяи! – вдруг так громко вскрикнула она, что я даже на месте подпрыгнула от неожиданности перед таким ярко выраженным звуком. – Что вы вытворяете?! – первый шлепок прилетел по плечу Берда. – Я вас спрашиваю, неблагодарные, не думающие, придурковатые оторвыши! Вы что, совсем с ума спятили?! В Кантоне митиг! Бунт! Стрельба, крики, мародерство, пожары! Где вы шастали?! Я спрашиваю, где ваши ветряные головы носило?! Вы вообще подумали обо мне?! О девочках вы подумали?!

– Октавия с Эсфирой не спят? – тоном провинившегося кота, Берд с пригнувшейся головой попытался отвлечь от основной темы внимание этого праведного гнева.