Теперь мы оба улыбаемся.
– На самом деле ты права, я пришёл не только с книгой, но и с интересными новостями.
– Вот как? Удиви меня.
– С сегодняшнего дня торговые налоги подняли с сорока девяти до пятидесяти двух процентов. Налоговая реформа произошла внезапно, без предупреждения. Среди канто́нцев зреет серьёзное возмущение.
– Насколько серьёзное? – я мгновенно перенимаю серьёзное напряжение собеседника.
– Уже сегодня вечером будет бунт, во время которого
– По поводу?.. Какие?
– Известно какие: поколотят ли бунтовщики козла Талбота Морана.
От неожиданной шутки я всё-таки брызгаю непроизвольным смехом, представляя картину, в которой главнокомандующий ликтор Кантона-J Талбот Моран совершает бессильные попытки отбиться от разъярённой толпы. Честное слово, эту картину было бы здорово увидеть – сколько бы мне ни пришлось за это заплатить. Но правда в том, что в нашем Кантоне ещё не случалось ни одного действительно стоящего, то есть по-настоящему серьёзного бунта, хотя каждый первый житель “J”, начиная с малого ребёнка и заканчивая беспризорной собакой, даже во снах мечтает поколотить рёбра главнокомандующего ликтора. Талбот Моран здесь так же ненавистен, как президент Дилениума Ха́ритон Эгертар – тирания в лицах этих нелюдей принимает непоправимые и воистину ужасные последствия. Из-за Эгертара в Дилениуме погибли миллионы, из-за Морана в Кантоне-J погибли тысячи. Пожалуй, я прирезала бы обоих, если бы мне только представилась такая возможность.
На лестнице позади меня начинают слышаться тяжелые шаги, которые могут принадлежать только Берду. Стейнмунн сразу же набрасывает на голову капюшон своей мантии и, озорно подмигнув мне, под звон медных колокольчиков ретируется прежде, чем Берд успевает заметить его тень.
Я на девяносто процентов уверена в том, что Стейнмунн Рокетт влюблён в меня, и на все сто процентов уверена в том, что та искра, которая присутствует между нами, может называться неравнодушием, рикошетящим в обе стороны. И мне всё равно, что он своевольный вор, за что его не очень жалует мой отчим. Последние пять лет Берд лично пытается завербовать этого парня в контрабандисты, да Стейнмунн давно и твёрдо всё для себя решил. Потому я и не даю ход своим чувствам на его счёт – этот парень уже совсем скоро исчезнет из моей жизни. Вот что имела в виду мать, когда говорила слова о том, что нечего мне по ночам шастать – она имела в виду, что нечего мне шастать именно с этим парнем.
Глава 3
Ночь только что вступила в свою силу: звёзды так и не зажглись, зато Кантон засиял устрашающими, живыми огнями – недовольные налоговыми грабежами жители “J” вышли на хаотичный и, как теперь видно, массовый митинг. С крыши нашего дома можно детально рассмотреть красно-чёрные флаги, мелькающие в руках самых активных участников парада, расслышать чёткие и в большинстве своём нецензурные выкрики агрессивных лозунгов, и оценить общее настроение толпы, движущейся к центру Кантона. Судя по тому, что я вижу уже сейчас – здесь зреет нечто большее, чем просто митинг. Неужели, будет бунт?..
В такие вечера особенно опасно жить рядом с центром Кантона: я различаю сцену за железными баррикадами, должными защищать ликториат от агрессивно настроенной толпы. На сцене стоит крупная фигура, в которой я даже издалека распознаю Талбота Морана – главный злодей нашего Кантона не только статно сложен для своих шестидесяти лет, но ещё и неприлично высок, словно гипсовая колонна. И всё равно его жестокость и взаимная ненависть народа к нему больше, чем он сам. Скольких мужчин он казнил без суда и следствия, скольких женщин взял силой, скольких детей оставил сиротами? Двадцать пять лет он главенствует в нашем Кантоне – больше, чем я здесь живу! – и каждый год его правления только умножает его непростительные, смертные грехи. Если бы я умела предсказывать будущее, я бы предсказала этому подонку гибель от руки одного из его грехов. Но я не предсказательница, так что не зацикливаюсь на этой мысли.
Мне с Бердом пришлось не меньше пяти минут ожидать прихода Ардена, Арлена и Геи. Стоило запыхавшимся после долгого бега ребятам материализоваться перед нами, Берд, давая им несколько секунд на восстановление дыхания, обратился к Гее:
– Как поживают твои мать и брат?
Мать Геи – одногодка и подруга детства моей матери, так что мы периодически интересуемся делами друг друга.
– У нас всё хорошо, – выпрямилась Гея, стараясь дышать более ровно. – Мать сегодня ни ногой из дома – будет сторожить жилище и брата.
Хороший план. Мне бы тоже было спокойнее, если бы кто-то посторожил мать и сестёр во время нашей вылазки, да тут такое дело, что нам с Бердом сегодня лучше поработать в связке. В целях предосторожности, мы ещё до обеда закрыли рольставнями все окна и двери дома, чтобы не потерпеть от стихийного мародёрства, да и мать, насколько мне известно, неплохо владеет заточенными кухонными ножами. В любом случае, она и девочки отлично забаррикадированы, а значит, бояться нечего и психологически нагнетать себя перед и без того опасным делом не стоит.
Поправив на носу матерчатую чёрную маску, я вдруг ощущаю лёгкий шлепок по левому плечу – сообщение от Берда о том, что нам пора стартовать.