Мать сунула руку в карман халата, достала сигареты. Дорогие, кстати. Из «Торгсина». Она никогда не курила в комнатах и Вовочке не позволяла; только на кухне, обязательно в раскрытое окно; а теперь – закурила, и Денису странно было вдыхать взрослый горький дым в той же комнате, где десять лет назад он играл в солдатиков.

– Не носи это в себе, – спокойно сказала мать. – Хуже будет. Женщины не любят, когда мужики забиваются в какой-нибудь угол и молча страдают. Пьют, жрут всякую дрянь, с ума сходят… Женщины не уважают страдальцев. Страдальцу можно сочувствовать, можно его жалеть, можно ему помогать – но уважать нельзя. Женщина хочет иметь счастливое потомство от счастливого мужчины. А если мужик страдает – значит, и дети его будут страдать. Страдальцы никому не нужны. Будешь страдать – твоя Таня никогда к тебе не придет.

– Она теперь к другому ходит.

Мать пренебрежительно махнула рукой.

– Ну и что? Пусть сходит. Пусть сравнит. Дай ей время. Она ведь теперь с этим, как его… С Глебом?

– Да.

– Он ведь старше тебя. И ее.

– Ему двадцать пять.

– Взрослый, – оценила мать.

– Он не просто взрослый.

Мать снова подняла ладонь и отодвинула от себя возражения.

– Ну да. Он крутой. Я видела, у него мышцы, как у буйвола. И сам орел. Нос крючком, глаза бешеные. Тореадор такой… И деньги есть. И ведет себя очень уверенно. Только это не главное.

– Конечно, не главное, – сказал Денис. – Главное, мама, что он очень умный. С ним страшно разговаривать. Начнешь спорить, а он улыбнется и пальцы загибать начинает: во-первых, во-вторых, в-третьих… Рассуждает, как будто обедает. Первое, второе, третье и компот…

Мама пожала плечами и крепко затянулась сигаретой. Курила по-мужски. Говорила, что все журналистки курят по-мужски.

– Подумаешь. Умный. В жизни ум – не главное. И потом, ты сам далеко не глупый парень. И твоя голова устроена лучше, чем его голова. «Во-первых», «во-вторых», «в-третьих», «в-десятых» – так думать трудно, Денис. Важно уметь быстро выделить первое, оно же – самое главное. А ты хочешь думать про Глеба так, как думает сам Глеб. Во-первых, он взрослее, во-вторых – сильнее, в-третьих – умнее… Это глупо, сын. Ты любишь девушку – это первое, оно же и последнее. И самое главное. Во-первых, ты ее любишь, во-вторых, ты ее любишь и в-третьих, ты ее любишь. Чего тут думать? Иди туда, куда тебя зовет сердце, и не думай. Дай ей сравнить тебя и его. А потом иди и забери ее себе.

– Она не пойдет ко мне.

– А ты не думай, пойдет или не пойдет, – сказала мама. – Таких тореадоров, как этот Глеб, я хорошо знаю. Они себя преподносят как подарок. Твоя Таня к нему прибежала, а он плечами пожал: оставайся, если хочешь. Потом она к тебе вернется, а тореадор опять плечами пожмет: иди, если хочешь. Я ж самый крутой, думает он. Одна ушла, другая придет. Всегда очередь стоит. Мы ж в Москве живем, здесь всегда полно девок. Так было триста лет назад, и сейчас так есть…

– Она не пойдет.

– Сделай так, чтоб пошла. Придумай что-нибудь. Только не сейчас. Сейчас ты травы нажрался и думать не умеешь… А деньги – спрячь.

– Лучше ты спрячь.