Помолчав, он спокойно добавил:
— Учтите, никаких исправлений в анкету вносить не буду, — считаю, что прав.
Круто повернувшись, он пошел к двери, широкий в кости, по-солдатски подтянутый.
Сотрудник отдела кадров, сам в прошлом фронтовик, уважительно посмотрел ему вслед. Он был целиком согласен с мастером.
ПАЛАТКА
Пожилые люди, очевидно муж и жена, равнодушно слушают рассказ экскурсовода. Лица у них тусклые, отчужденные, словно их разъединяет ссора или взаимная обида.
Зачем они пришли в музей? Скоротать время? Или, может быть, они приезжие и решили отдать дань достопримечательностям молодого города, у которого есть уже не только своя история, но и хранитель этой истории — городской музей?
Я хожу по залам, будто листаю страницы своей юности. Удивительно быстро движется время! Многие предметы, которые еще недавно были орудиями труда, принадлежностью нашего быта, стали музейными экспонатами.
Вот брезентовая палатка — неизменная спутница строителей тридцатых годов.
Возле нее уже знакомые мне мужчина и женщина. Впрочем, они ли это? Куда девалось хмурое выражение лиц, унылая отчужденность? Они стоят, взявшись за руки, и улыбаются — чуть застенчиво и молодо.
Невольно слышу их разговор:
— Ты помнишь, как твоя коса ночью к брезенту примерзла?
— Это было в буран, когда много палаток снесло. Наша уцелела: хорошо ты ее укрепил.
— Еще бы, для молодой жены палатку ладил…
— Сейчас бы, наверно, не так старался.
— Ты, Аня, не можешь, чтоб не уколоть. Не сердись за вчерашнее, ладно? Видишь, мы с тобой нежданно-негаданно в гости к нашей юности угодили.
СВЕТ ИЗ ОКНА
Григорий Андреевич, хмуря густые седые брови, крупно шагал по мокрой асфальтовой дорожке. Прилипшие к асфальту упавшие листья с деревьев придавали ему сходство с линолеумом неяркого причудливого рисунка.
В окнах одноэтажных домов рабочего поселка зажигаюсь огни. За каждым окном была своя жизнь, свои радости и печали.
Хотя Григория Андреевича никто, кроме Атача, не ждал, он всегда радовался возвращению домой.