Мать Родиона Сергеевича в войну, надорвавшись на тяжкой работе, трудно и долго болела. Весь дом фактически лежал на отцовских плечах, надежных, неутомимых.

Три сына, три надежды, три постоянных тревожных заботы. Больше всех причинял горя отцу он, Родион Сергеевич, Родя. Была в его юности такая пора, когда закрутило, завертело шальным ураганом. К учению потерял интерес до того, что задумал на полдороге бросить техникум. И бросил бы, если бы не отец. Уговорил, убедил, настоял. Сколько было трудных разговоров, длинных, острых. Долго таил обиду на отца, пока не понял — куда бы он без образования, без специальности.

Существовал в семье неписаный закон: если кто куда уходит, должен непременно сообщать, чтобы остальные не тревожились. Особенно оберегали больную мать.

Случилось и такое. Появились у Родиона новые дружки. Веселые. Независимые. На все смотрели с ироническим прищуром. Родиону льстило, что удостоили его вниманием, разговаривали как с равным, хотя были значительно старше. Пригласили его однажды в ресторан. Да не в какой-нибудь, а в первоклассный. С оркестром. С танцами между столиков. Заказали коньяк с лимоном. Родион, разумеется, не сказал, что не приходилось ему до этой поры коньяк пробовать. Быстро захмелел. Пора бы домой, а дружки тянут: пойдем с нами, не маленький. По крайней мере к самостоятельности, к настоящей жизни приобщишься. Настоящая жизнь. Какая она? Интересно узнать, но Родион решил все-таки, хоть на минуту, забежать домой, сказать, чтобы не ждали: в гости приглашен. Отец спокойно выслушал сбивчивую речь сына, положил ему на плечо твердую ласковую руку:

— Не ходи, сынок, поздно уже.

И вот тогда Родион в пьяной своей запальчивости бросил отцу слова, которые до сей поры жгут его, казнят:

— Долго вы будете стоять поперек моей дороги? Надоело! — истошно крикнул он, рванувшись к двери.

Но отец не отпустил Родиона. Он был спокоен и непреклонен. Сын, быстро трезвея, понял, что не в силах противиться этому непреклонному спокойствию, этой строгой доброте.

Вскоре выяснилось, что приятели Родиона попали в постыдную историю, исковеркавшую жизнь не только им самим, но и ни в чем не повинным людям.

Сколько раз отец преграждал Родиону обманные дорожки, уводящие от главной дороги — прямой и светлой, проложенной великим трудом многих поколений.

Никогда не был ему так дорог отец, как сейчас, в эти, может быть, остатние минуты своей жизни. Самым большим желанием его было — успеть сказать отцу выношенные в сердце слова любви и благодарности.

Неужели уже поздно? Неужто отец так и не откроет усталых глаз, чтобы взглянуть на своего седого мальчика, который, сутулясь, сидит на неудобном больничном табурете, и тесный белый халат давит его, подступая к самому горлу…

ВЕТЕР

Все живое нуждается в поддержке. Деревья и те редко растут в одиночку. Даже скалы подпирают друг друга…

С детских лет живет во мне одно воспоминание.

…Весенним хорошим утром пришла я на приозерную поляну, которую в селе называли Зеленым лукошком, — так много клубники вызревало на ней в жарком июле. Небольшая, круглая, окруженная частым березняком, она и по форме своей напоминала берестяное лукошко.

Но сегодня я не узнала веселой поляны. Молодая трава и стебли не успевших распуститься цветов были безжалостно вытоптаны чьими-то грубыми ногами и безжизненно лежали на теплой земле — поверженные и поруганные.

И я заплакала, потому что не знала, как им помочь и что можно сделать для того, чтобы они ожили.

Знал об этом только один ветер. В то утро он сладко дремал в прохладной еловой пади, подложив под кудлатую голову куст можжевельника.

Но стоило птицам сообщить ему о случившемся, как он сразу же поспешил на помощь.