— Мы можем благополучно исключить любовь или выгоду, — сказал Хок. — Остается ненависть и, конечно, вожделение.

— Да. Может быть, кто-то имел кое-какие притязания на Вики? — спросил Сток, и в комнате повисло молчание. — Ну, я имею в виду то время, когда ее держали в заложниках.

— Преступление на почве страсти? — предположил Сатерленд. — Отвергнутая любовь?

— Ну ладно, — сказал Эмброуз после довольно длительной паузы. — По выражениям ваших лиц я уже вижу, что все вы достаточно переволновались за этот утомительный вечер, джентльмены. — Он закрыл маркер колпачком. — Займемся списком на следующий день с новым рвением.

— Да, констебль, — сказал Хок, вставая из кожаного кресла. — Твое небольшое упражнение привело меня в состояние особого душевного подъема. В любой момент я готов запеть. Неужели ты никогда не устаешь копаться в этих чертовых делах, Эмброуз, проявляя усердие и утром, и днем, и ночью?

— Напротив, — сказал Конгрив. — Ты, конечно же, помнишь, что Холмс сказал Ватсону в первой главе «Знака четырех»?

— Извини, — ответил Хок, — кажется, это выпало из моей памяти. Напомни ты, о счастливый обладатель острого и проницательного ума, всегда наступающий мне на ноги во всем, поскольку я еще не пристрастился к полному запоминанию работ Конан Дойля.

Он был вознагражден вялой улыбкой Конгрива.

— «Найти новое поле деятельности — моя высшая награда», — процитировал Конгрив, зажигая трубку и самодовольно улыбаясь.

— Ах, — сказал Алекс, улыбнувшись в ответ. — Моей наивысшей наградой в настоящий момент был бы среднего размера бифштекс из вырезки и бокал хорошего кларета «Напа Уолли».

— Превосходная идея, — подхватил Эмброуз, извергая клубы серо-голубого дыма изо рта. — Надеюсь, никто не возражает? Я зарезервировал места в одном восхитительном ресторане, который обнаружил во время блужданий по городу. Обед будет ровно в семь. А пока немного приведем себя в порядок и встретимся на корме — скажем, в шесть часов? По коктейлю, а потом десяти или пятнадцатиминутная прогулка к ресторану. Пиджаки и галстуки были бы к случаю, я полагаю.

Алекс невольно улыбнулся. Ему нравилось, когда Эмброуз брал на себя ответственность за проведение всяческих мероприятий. Ему нравилось выполнять такие обязанности, и как же забавно было наблюдать всемирно известного детектива в роли курицы-наседки, которая пасет свой небольшой выводок, кудахтая о том и о сем.

Хок находил город Нантукет совершенно очаровательным. Сидя под звездами на верхней палубе «Блэкхока» в час коктейлей, он восхищался гаванью и живописным видом на город, который особенно украшало множество белых церковных шпилей, устремленных в глубокое вечернее небо цвета индиго.

Он вообразил все эти церкви в конце XVIII столетия, когда они каждое воскресное утро под завязку были заполнены прихожанами — женщинами и детьми, молящимися о благополучном возвращении больших китобойных флотилий, на судах которых были их мужья, отцы, сыновья и братья, из рискованных рейсов в южную часть Тихого океана. Рейсы иногда длились по четыре года или даже по пять лет.

Прекрасная архитектура XVIII и XIX столетий сохранялась на всех улицах, и Алекс был рад видеть, что отцы острова сумели сдержать ужасы современной архитектуры за пределами города, предоставив им место только у залива. В окнах многих зданий горели самые настоящие свечи, и можно было ощутить запах цветов из пышных розариев, цветущих за штакетником и аккуратно подстриженными живыми изгородями. Некоторые улицы в городе освещались газовыми фонарями и были вымощены тяжелыми булыжниками. Эти камни, как сказал ему Конгрив, когда-то служили балластом на борту кораблей, доставивших первых поселенцев через Атлантику.

— Мне очень нравится этот остров, Эмброуз, — заметил Хок, поднимая воротник желтого дождевика, когда они направлялись в центр города. — Мне нравятся все острова. Наверное, потому что я и сам родился на острове.

Шел моросящий весенний дождь. Вымощенная кирпичом улица блестела в мягком желтом свете множества окон; то тут, то там из-за густых зарослей белых роз виднелись едва освещенные дверные проемы. Алекс и Эмброуз отстали от своих компаньонов, иногда останавливаясь, чтобы восхититься строгой красотой какого-нибудь дома или садовой ограды.

— Да-а, — протянул Конгрив, вдохнув сладковатый и влажный воздух, — как, наверное, все-таки здорово гулять здесь время от времени, правда ведь? Боюсь, что сейчас здесь слишком много денег, но все же их недостаточно, чтобы изгнать призраки прошлого.

— Не понял… что ты хочешь сказать?

— Прошлое здесь значит больше, чем настоящее. Видишь то замечательное здание, в стиле греческого храма эпохи Возрождения?