Привычная, лишенная смысла фраза. Зоя уже и перестала считать, сколько раз она слышала ее. Габриэль произносил комплимент без выражения — всегда. Словно отдавал дань этикету, но не больше.

— А я… Рядом с тобой я чувствую себя голой и сломленной… когда слышу что-то такое.

Габриэль стиснул пальцами челюсть Зои, притянул к себе, словно для грубого, кусающего поцелуя.

— Просто скажи, что любишь меня, и я тебе поверю.

— Вот как? Странно, ведь ты лучше других знаешь, что для меня слова ничего не значат, — Зоя усмехнулась, и тут же прикусила язык. Она вспомнила, что не смогла сказать этого Айкену! У нее никогда не было проблем, чтобы соврать — в том числе себе — относительно испытываемого ею чувства любви, но… не тогда, когда единственный человек, который изменил ее жизнь, просил этого. Ему требовалась такая малость — а она отказала.

— И все же…

Их танец разладился. Руки уже переплелись под странным, диким углом, словно предвосхищая поединок, ноги запинались, не поспевая за музыкой. И в Зое, и в Габриэле закипал гнев. Он перестал видеть в ней прошлое — покорное, подвластное ему, она перестала искать средь его нервных, капризных черт отголоски облика Карла. И все же, какое-то чувство помимо ненависти клубилось между ними, не давая разорвать сплетенье рук. Как и раньше, они чувствовали, что успокоятся, только если пожрут друг друга целиком. Быть может, даже буквально.

— Я не понимаю, король, объясни мне, — Зоя выдержала паузу для улыбки. — Каково это? Жить так. Я могу вообразить себе жизнь, полную любви или полную ненависти. Но твое существование полно страха. И ничего больше в нем нет.

Габриэль вздрогнул, словно внезапно потерял точку опоры, взглянул на партнершу диким взглядом.

— Я знаю о страхе больше, чем ты можешь себе вообразить. Твоими стараниями я знаю о нем все! Сначала ты любишь страх, потому что он тоже первобытен, как все инстинкты, он ирреален, что роднит его с религией, — Зоя вздохнула, когда, повинуясь музыке, полуневольно прильнула к королю, а он положил руку ей на талию. — А потом у тебя появляется что-то, что ты боишься потерять. И ты начинаешь бояться страха… нет, не его самого, разумеется, только тех ситуаций, которые его вызывают. И это лучше, чем…

Зоя чувствовала, что Габриэль берет над нею какую-то странную власть: она обмякала в его руках, таяла от его дыхания, становилась податливой и пластичной, как мокрая глина.

— Лучше, чем что?

— Чем жить, как ты.

Король обнял девушку, согрел шею дыханием.

— Да неужели, птичка?

Зубы Габриэля сомкнулись на мочке ее уха, дернули… Зоя охнула от пронзившей до затылка боли. Король улыбнулся ей окровавленными губами, демонстрируя прикушенную сережку, затем выплюнул украшение куда-то в сторону. Зоя схватилась за ухо — цело. Саднит место укуса и ноет дырочка, пострадавшая от безжалостного выдергивания серьги, но в целом — все в порядке. Можно было не обращать внимания. Зоя сама не заметила, как попала под чары короля — быть может, естественные… и, — кто знает? — вполне похожие на человеческие, когда не знаешь, отчего не обращаешь внимания на боль, причиняемую, к тому же, так бесстрастно, мимоходом. Девушка оттолкнула партнера от себя, но не бросилась на него с кулаками. Она просто стояла, держась за ухо, а кровь лилась ей на плечи и пропадала, впитываемая красной тканью жакета.

Медб с усмешкой наблюдала разыгрывавшуюся перед нею сцену, с любопытством сощурилась, рассматривая руки Зои. Распухшие от упражнений — но откуда королеве было знать об этом? Она скользила взглядом по округлости над локтем: что там? Мышцы, кость? Что за мясо и мясо ли вовсе? Как знать, быть может, обратившись в человека, Вида-птица, Вида-зебра забросила тренировки, а без магии руки ее заплыли жиром?

Зоя почувствовала на себе взгляд, словно холодное прикосновение.

— Леди Медб? — девушка вежливо выгнула бровь, оставив ухо в покое. Ее взгляд говорил: проверьте, если хотите знать, я разрешаю. Если любопытство гложет Вас изнутри, проверьте состоянье этих рук боем. И Медб знала, что подразумевает этот взгляд, но даже не шелохнулась. Время еще придет, кивком дала понять она.

— Идите к нам, леди Вида, займите свое обычное, — королева с ласковой притворной улыбкой поправила себя. — Свое законное место — у наших ног. Сядьте на ступени, ведущие к трону.