— Они нас потеряли… — сказала Марина. — Вот так — лесом, лесом… потихонечку… Сейчас, главное, из садоводств выбраться.
— Да это не лес, одно подобие.
— Лес или подобие, а к настоящему лесу, надеюсь, выведет. Лишь бы собак не успели пустить.
— Собакам след брать не с чего, там же все сгорело.
По обе стороны тянулись дома, изредка мелькавшие в просветах, и не было им конца…
— Ты просил, чтобы я с тобой откровенно поговорила, — опасливо начала Марина. — И я вот все думаю — если ты так любил своих учеников, зачем на занятиях Клуба заставлял их черт знает что выделывать? — Она решила зайти со стороны гимназии — это казалось безопаснее, чем сразу про обезглавленные трупы и про изнасилованную девочку. — Ну правда, только не обижайся. Иногда смахивает на изощренное издевательство…
Таким образом, репортер приступил к работе, не смог больше терпеть. Азарт победил здравый смысл…
— Да какое издевательство! — вспыхнул учитель. — Еще скажите — унижал детей! Все, что я делал, описано в литературе, имеющейся в открытом доступе. И каждое упражнение имело свой смысл.
— А материнская забота о яйце? Смысл — подвинуть человека умом?
— Смысл — научить ответственности. Для начала — за это конкретное яйцо.
— Ну, хорошо. Ты развивал личность. Брал для примера известных людей, рассказывал об их великих делах…
— Больше — об их нелегких судьбах.
— …но почему по большей части о военных, о полководцах? Я, признаюсь, ненавижу армию в принципе. Любую — что нашу, что американскую.
— Вы что, собираетесь повторять все бредни, которые на меня навешали? «Пропаганда милитаризма», да? Я ставил в пример маршала Жукова — как человека, способного к невероятной самоконцентрации и умевшего, как никто, разбираться в сложнейших ситуациях… и что тут криминального? Его жестокость пусть оправдывают другие.
— Ты рассказывал также о священниках…
— А, понимаю. Рассказы о мучениках, об Александре Мене, зарубленном топором какого-то фанатика, это религиозная пропаганда.
— Ну хорошо, хорошо… — Марина подняла руки вверх, сдаваясь. Отвлекающие маневры закончились. Она наконец подошла к тому, ради чего затеяла эту дискуссию. — Поясни мне, пожалуйста, про Точку Перехода. Как ты готовил детей (
— Опять они все переврали, — устало сказал учитель. — Точка Перехода — это только рабочая формулировка, придуманная мной же. Специально для подростков, чтоб поняли. И чтоб не пропустили момент катарсиса[27], когда человек меняется, когда понимает, что теперь он другой. Очень интересный момент! Вот, представим, человек все тот же, тот же, тот же… как застывший морозный узор на стекле. И вдруг что-то происходит — срыв, слезы, — и в следующий миг он другой. Узор подтаял, стекло очистилось. Был заносчив — перестал быть заносчивым, был забитым, стеснительным — стал раскрепощенным, открытым.
— А при чем здесь смерть?
— Смерть всегда при чем, Марина. Если хочешь попасть в Рай — в старости, разумеется, прожив долгую жизнь, — готовься к этому с юности. Такова и мораль, и цель занятий в Клубе… была…