– Ты умеешь с ней обращаться? – Ошун заинтересованно покачивала на пальце медную цепь. – Посмотри, она не такая, как наша! Это не бузиос, а настоящая опеле, из Африки! Как на ней гадают, Эшу? Ты можешь сделать мне предсказание?

– Опомнись, детка: я не бабалаво[45]! – рассмеялся он, садясь рядом на постель и притягивая Ошун к себе. Но та упрямо высвободилась.

– Но ведь без тебя не начинается не одно гадание! Рядом с опон[46] Ифа[47] всегда стоит голова Эшу!

– Отлично, я здесь вместе с головой! – хмыкнул он. – У тебя есть опон?

– Висит в кухне на стене. Принеси, сладкий! И пакет с тапиокой тоже!

Эшу, ухмыляясь, вышел из спальни. Вернулся минуту спустя, небрежно помахивая деревянной тарелкой с плоским дном. На краях тарелки были грубо вырублены насечки.

– И что с ней делать?

– Ставь сюда и садись напротив! Иросун[48] у меня, конечно, нет, но мука тоже подойдёт.

Теперь они вдвоём сидели на смятой постели. Ошун с серьёзным лицом посыпала доску тапиоковой мукой и взяла в руки цепь. Эшу, сидя напротив, улыбался, но было видно, что происходящее нравится ему всё меньше.

– Детка, это вообще-то не игра! Тем более, что…

– Никак, тебе страшно, малыш Эшу? – Глаза Ошун насмешливо блестели. – Давай, делай свою работу! Открывай путь для Ифа! Сколько раз нужно бросить цепь?

– Шестнадцать, дура! Даже этого не знаешь! У тебя всё равно ничего не вый… Так, сколько скорлупок смотрит вверх, сколько – вниз?

– Дьявол, я не вижу… Так, семь – так, и одна – так… Теперь?

– Давай снова! Но ведь ты не знаешь ни одного эсе[49]! И я тоже! Какой в этом смысл, если…

– Не мешай! Теперь – пять – так и три – так…

Через минуту Ошун начертила на мучной пыли шестнадцать рядов чёрточек и задумчиво уставилась на них.

– И в самом деле – что теперь? Бабалаво знают эти эсе сотнями… а я и одного не вспомню! И хоть бы в голову что-то пришло! Глупая вещь: бузиос гораздо лучше и…

– Не оборачивайся, – вдруг изменившимся голосом сказал Эшу, глядя широко раскрытыми глазами за спину Ошун. – Ни в коем случае не оглядывайся, детка! Ифа здесь!

Ошун облизала пересохшие губы. Эшу крепко, до боли сжал её запястье. Глаза его были опущены, лицо казалось непривычно серьёзным. Луна била в окно, и за спиной Ошун отчётливо виднелся согбённый силуэт Ифа. Его жёлто-зелёные ниспадающие одежды казались в лунном свете голубыми. Старое, лукавое и мудрое лицо не то улыбалось, не то морщилось в печальной гримасе.

Не поднимая взгляда, Эшу пробормотал приветствие. Ифа деловито кивнул. Простёр иссохшие руки над головой Ошун – и та, чуть откинув голову, блестя белками закатившихся глаз, нараспев заговорила низким, незнакомым голосом: