Видит бог, он сделал бы это. Сделал бы, несмотря на то, что Меча могла вцепиться ему в горло. Сделал бы, стоило ей только попросить. Заплакать. Взмолиться о пощаде. Хоть чем-то показать, что перед ним – прежняя Меча, его Меча, которую он целовал как безумный в жаркой постели, сходя с ума от запаха её кожи, от блеска белков, от тихого смеха… Но она лежала неподвижно, прижавшись щекой к вонючей тростниковой подстилке, и смотрела на него остановившимися сухими глазами. И в глазах этих не было даже страха.

– Почему, девочка? – Луис закрыл за собою дверь и подошёл вплотную к Мече так, что его сапоги оказались рядом с её лицом. – Я всегда был добр к тебе. Ты не мучилась тяжёлой работой. Тебе было позволено многое. Я тебя… Я разрешал тебе то, чего не должен был разрешать. Почему ты лгала мне?

– Я никогда не лгала сеньору, – тускло отозвалась она.

– Но ты клялась, что любила меня!

– Сеньор приказывал говорить это. Я исполняла волю сеньора.

– Ты молилась Мадонне и Сыну Божьему!

– Сеньор приказывал им молиться.

– Но ведь… ты давно забыла всю эту дикарскую ересь! Ты отреклась от неё, Меча! Ты приняла крещение! Ты католичка, ты подходила ко крес… – Луис осёкся, увидев, как губы негритянки расползаются в странной усмешке. И страх снова окатил его ледяной волной. Он не знал, как поступить, как разговаривать с этой чужой, незнакомой Мечей.

– Я умру, сеньор, так уж вышло, – спокойно сказала она. – Эта сука Долорес помешала мне. Но я воззвала к Ошун и Шанго…

– Не называй этих дьявольских имён!

– Эти имена звучали на берегах жёлтой реки в городе Иле-Ифе, когда вашего трусливого Христа ещё не было на свете, – всё тем же безучастным голосом перебила его Меча.

– Ты обезумела… Меча, ты рехнулась! – Не помня себя, Луис ударил рабыню сапогом в лицо. На тростниковую гниль брызнула кровь.

– Ты всегда лгала мне, проклятая ведьма! Зачем? Зачем, зачем?!

Она ответила что-то – невнятно, из-за рассаженных губ. Луис с силой приподнял Мечу, несколько раз тряхнул за плечи, чувствуя острую радость от того, что ей больно.

– Почему ты лгала мне, чёрная сука?!

Меча молча закрыла глаза.

Луис отбросил её к стене. Вскочил, чувствуя, как дрожат руки, и отчаянно желая убить сам себя за эту постыдную трясучку. Как, когда, в какую трижды проклятую ночь он допустил, чтобы эта ведьма так овладела им? Почему он даже не заметил этого? Неужто так сильно их африканское колдовство?!

– Как же ты могла молиться? – Он вдруг вспомнил статуэтки Святой Барбары и Мадонны в каморке Мечи, перед которыми его служанка так доверчиво и горячо простиралась ниц. Сколько раз он наблюдал за нею незамеченным, изумляясь тому, что этот красивый зверёк испытывает, похоже, совсем человеческое религиозное чувство… – Как же ты могла молиться Мадонне? Святой Барбаре?! Проклятая еретичка! Ты же… – Луис умолк на полуслове, увидев, что Меча не слушает его. Она бормотала незнакомые слова изуродованными губами, не замечая, как ползёт по подбородку вишнёвая струйка крови. И Луис вновь испугался, понимая, что Меча творит заклинания.

– Закрой свой рот, проклятая ведьма! Не смей поносить имя Христа! Каким глупцом, каким безумцем я был… Чёрная сука, потаскуха, гадина! – Он наносил ей удар за ударом сапогами с коваными подошвами, и Меча, вся в крови, корчилась у его ног, а Луис всё не мог остановиться. – Ты умрёшь завтра! И твой щенок будет подыхать рядом с тобой! И пусть другие чёрные твари увидят, как я поступаю с теми, кто порочит имя Христа и справляет в моём доме дьявольские службы! Клянусь, ты проклянёшь день, когда осмелилась солгать мне! И час, когда появилась на свет!

Внезапно Меча, зарычав, вцепилась зубами в его ногу. Но прокусить кожаное голенище сапога ей оказалось не по силам. Луис отбросил её к стене – окровавленную, орущую на непонятном языке, воющую, как камышовый кот. Сапог был невредим, но сердце… Сердце болело как никогда в жизни – так, словно он навсегда лишился любви женщины. Луис развернулся – и вышел под серое, затянутое хмарью небо. Облака сгущались. За мангровыми зарослями, далёкий, рокотал гром.