В линейке нашей одежды было платье А-силуэта, которое пользовалось популярностью среди молодых девушек. Оно называлось «Джинни» в честь нашего потрясающего специалиста, главы отдела производства. Без рукавов, с облегающим трикотажным лифом и юбкой-клеш, оно было простым и удобным, сексуальным и непринужденным, с соответствующими аксессуарами его можно носить как днем, так и вечером. Оно быстро стало хитом продаж. Однажды ко мне в офис на ланч пришла Виктория Бекхэм и увидела его на девушке в лифте. Пощупав легкую ткань-стретч, она тут же заказала его себе.
Мне пришла мысль: раз эта юбка-клеш так популярна, почему бы не сделать из нее платье с запа́хом? Я пошла в комнату с образцами и вызвала Эмили, молодую талантливую девушку, которую я встретила в Университете искусств и дизайна Саванны, когда выступала там с речью на церемонии вручения дипломов много лет назад. Я заметила простое, но искусно сделанное длинное трикотажное платье, которое она сшила себе на выпускной, и предложила ей стать моим стажером. С тех пор Эмили работает у нас. Сказав ей, что мы вместе будем работать над новой моделью платья с запа́хом, я объяснила, что верхняя часть должна быть похожа на топ, который накидывают поверх купальников балерины: облегающий трикотаж, подчеркивающий грудь и утягивающий талию. Для расклешенной юбки мы выбрали легкую ткань, которая при этом хорошо держит форму.
Мы принялись за работу и делали примерки, пока оно не село идеально, точно так же, как и сорок лет назад на фабрике под Флоренцией, во время создания первого фасона платья с запа́хом. Я хотела назвать модель «Эмили», но в процессе оно стало называться «Амелия». Мы перевыпустили оригинальный змеиный принт – тот, что скользил по подиуму в зале Cotillion отеля Pierre, и использовали его для нового платья с запа́хом «Амелия». Сначала в нашем департаменте по продажам его даже не заметили, оно поступило так поздно, что у них толком не было времени показать его байерам. Несмотря на то что меня тогда обуревали сомнения, я убедила магазины, с которыми мы сотрудничали, закупить эту модель. Я была права, «Амелия» стала хитом продаж и получила целый разворот в Vogue! Представив новую модель платья с запа́хом, я снова пережила волшебные ощущения, подобные тем, что испытывала сорок лет назад. Это убедило меня в том, что мы должны с гордостью отметить сороковой день рождения фирменного фасона. На нашем следующем собрании я сказала, что я «за», и пребывала в радостном предвкушении праздника.
Примерно в то же время, когда ко мне начали возвращаться уверенность и воодушевление, пришла Паула и намекнула, что собирается покинуть компанию. Она устала и чувствовала, что ей пора открывать для себя новые горизонты и решать новые интересные задачи. Сначала я отказывалась в это верить: я всегда считала ее своей главной напарницей, мы были неразлейвода. Мы построили новую компанию. Мы взяли реванш. «Я не могу представить все это без тебя», – сказала я. Она продолжила обсуждать условия своего ухода с Джоэлом, а я потихоньку стала свыкаться с мыслью, что она уходит.
Организация юбилея была в разгаре. Мы решили устроить выставку и на этот раз дать ей поистине заслуженное название: «Путешествие одного платья». Она была посвящена только платьям с запа́хом: винтажные модели из нашего архива, современные модели и несколько моделей, созданных специально к годовщине. Мне тут же пришло в голову сделать что-то в стиле Энди Уорхола. Что может быть более ярким воплощением DVF и семидесятых, чем платье с запа́хом «Уорхол»?
Первое важное решение, которое надо было принять, было связано с местом проведения выставки. Я выбрала Лос-Анджелес – не только потому, что я люблю этот город и там живут мои дети, но еще и потому, что в нем идеально сочетаются провокационность, стиль и поп-культура. Я обожаю свет в ЛА, тот самый, что привлек киноиндустрию в 1930-х, свет, который делает цвета ярче и насыщеннее.
Я назначила встречу с Майклом Гованом, энергичным руководителем Музея искусств округа Лос-Анджелес (LACMA) и мужем столь же энергичной Катарины Росс, звезды в области коммуникаций в сфере моды, – эта пара соединяет в себе искусство, моду и культуру. Припарковавшись у музея, я вдруг оробела.
– Что я ему скажу? Давай отменим встречу, – сказала я своему вице-президенту по глобальным коммуникациям Грэйс Ча.
– Мы уже здесь, – ответила она, не веря своим ушам. – Пойдем.
И мы пошли.
Конечно же, как только я заговорила с Майклом, мой адреналин стал зашкаливать. Я будто снова переживала успех своей выставки в Китае, мне вспомнилось, как я заказывала работы у китайских художников для нее. Я почувствовала его заинтересованность и, сообразив, что мне нечего терять, спросила:
– Подскажите, как я могу устроить это в рамках вашей организации? Есть какое-то помещение недалеко от LACMA, которое я могла бы использовать?
– Возможно, – ответил он, улыбаясь.
На территории музея находится старое здание универмага May Company, которое они использовали как складское помещение. Они как раз начали освобождать его для реконструкции под руководством известного архитектора Ренцо Пиано, который должен был превратить его в музей Академии кинематографии.
– Поговорите с представителями Академии, – предложил Майкл. – Может, вы как раз успеете по времени.
Здание старого знаменитого универмага на территории LACMA, в котором будет музей Академии кино? Это что, сон? Это же просто идеально!
Я шла по коридорам Академии мимо увешанных киноафишами стен на встречу с их исполнительным директором Дон Хадсон и Биллом Крамером, руководителем проекта по реконструкции, и была настроена убедить их. Судя по всему, Дон хотела того же. На ней был топ DVF, и я посчитала это добрым знаком. Она предложила нам посмотреть помещение и, если оно нам понравится, обещала поговорить с советом директоров.
Большое мрачное складское здание было разделено на бесчисленное количество помещений, которые были забиты ящиками с предметами искусства. Зрелище было так себе, но я знала, что мой друг и дизайнер интерьеров Билл Катц сделает так, что это мрачное помещение станет неотразимым. Я дала добро.
Я была не в курсе, что музей Уорхола в Питтсбурге, где я ни разу не была, тоже планирует отмечать годовщину – двадцать лет с момента своего основания. Когда мне позвонил руководитель музея Эрик Шайнер с приглашением принять участие в празднестве, он упомянул, что в их архивах куча моих фотографий, и мне стало любопытно. Вечером следующего дня я случайно столкнулась со своим хорошим другом Бобом Колачелло – он был редактором журнала Interview в уорхоловские времена и был близок с Энди, как никто другой. Звезды сошлись, и я решила устроить экскурсию в Питтсбург вместе с Биллом Катцем, его ассистентом Колом и Бобом, чтобы начали вырисовываться идеи для выставки. Но перед этим я хотела съездить с Бобом на денек в Бруклин и познакомиться с молодыми местными художниками. Боб спланировал наш маршрут, а гидом у нас был Вито Шнабель, сын Джулиана Шнабеля, успешный арт-куратор. Мы посетили Bruce High Quality Foundation[15] и студию Рашида Джонсона, я объяснила замысел выставки «Путешествие одного платья» и сказала, что хочу включить в нее работы молодых художников. Я пригласила Вито поехать с нами в Питтсбург.
Мы отправились в путь рано утром: надо было успеть заехать в «Дом над водопадом» архитектора Фрэнка Ллойда Райта – изумительное здание, буквально сливающееся с окружающей природой, которое я всегда мечтала увидеть. Потом мы перекусили по дороге и наконец добрались до музея Энди Уорхола в центре Питтсбурга. Мы бродили по музею, любовались картинами, смотрели кино и в итоге оказались в помещении частного архива, где Эрик начал доставать все мои фотографии, которые сделал Энди на протяжении тех лет. У нас с Бобом было чувство, будто мы попали на «Фабрику» Уорхола[16].