— Меня? Зовут? — спросила призрак и задумалась. Я видела, как она морщит лоб, словно пытаясь что–то вспомнить. — Эм… Я не помню!
— Как это ты не помнишь? — спросила я, видя, как призрак расстроилась. — Извини, что спросила. Не надо было…
— Я и правда не помню своего имени, — произнесла призрак. Я слышала, как на кухне грюкает посуда и слышатся пьяные песни гномов. Они пели про какую–то красавицу с нежной щетинкой усов.
— Погоди, ты не помнишь имени? — спросил Вольпентингер.
— Да не помню!!! — закричала призрак так, что зазвенели даже люстры. Он взвилась вверх и исчезла в пололке.
— Знаешь, — произнес рогатый кролик, почесывая рога о кровать. — А она точно умерла?
— В смысле? — спросила я, собирая платочки с пола.
— В прямом. Это похоже на проклятие. И девочка на самом деле … жива, — заметил Вольпентингер. — Я просто у предыдущего хозяина много читал, и вот наткнулся на историю одной девушки в башне. И она тоже была призраком. И когда ее пришли изгонять, то нужно было узнать ее имя… А она его не помнит. Обычно призраки помнят имена… Говорят, что если узнать ее имя, то есть шанс снять проклятие. Но я был ей пока не говорил. Потому что не уверен, что это проклятие.
— Ну на портретах должны были остаться имена? — спросила я, вспоминая портрет внизу. Кажется, там была изображена она на руках у женщины.
Я никогда не всматривалась в семейные портреты, но тайна щекотала изнутри. Поэтому я бросилась вниз по лестнице, добежала до портрета, стерла пыль с таблички и…
— Имен нет, — прошептала я, глядя на семейный портрет.
— Кто–то стер имена? — спросил кролик, подозрительно щурясь. Гномы уже запевали песню про горняка, который нашел самородок и огреб за это мотыгой.
Я хотела подняться вверх, как вдруг в дверь постучали.
— Ой, — сжалась я, глядя на зашторенные окна. — Нужно успокоить гномов!
Я бросилась на кухню. На этот раз гномы варили старые ботинки и морщились от запаха. Деревянные кружки наполнялись варевом, а они уже спорили, кто какой самоцвет находил в жизни. Один из них запел фальшиво и отвратно про мужское одиночество, про то, что его кирку да не в чьи самоцветы не вонзить, про гномиху, красоты неописуемой. Такой, что ее борода прикрывала ее грудь и ниже.
— Тише! — прошептала я, заглядывая в дверь. — Там кто–то пришел!
Гномы тут же притихли, чокнувшись деревянными кружками. Часть варева из кружек вылилась на пол и прожгла старенький коврик.
Я уже мчалась вниз, слыша, как в дверь стучат еще настойчивей.
— Кто там? — спросила я, открывая двери. На пороге стоял муж. Неподалеку, возле кареты, инквизиция грузила огромную клетку. Но из–за мужа было плохо видно, кого там грузят. Клетка светилась, но никак не могла поместиться в карету.
— Снова вы? — удивленно спросила я, а взгляд впивался в клетку.