Босые ноги шлепают по асфальту, а я смотрю ей вслед. Ингрид очень тихая, когда мы садимся в машину.
– Как странно, – наконец говорю я.
Она вздыхает и говорит:
– Генри, иногда ты бываешь на редкость тупым.
И выбрасывает меня у моего дома, не говоря больше ни слова.
29 июля 1979 года, воскресенье
(Генри 42)
ГЕНРИ: Какое-то прошлое. Я сижу на Лайтхаус-Бич с Альбой. Ей десять. Мне сорок два. Мы оба переместились во времени. Теплый вечер, может, июль или август. На мне джинсы и белая футболка, украденные из богатого особняка на Норт-Эванстон; на Альбе розовая ночная рубашка, позаимствованная с бельевой веревки какой-то старушки. Она ей слишком длинна, поэтому мы подвернули ее до колен. Люди весь день бросают на нас странные взгляды. Думаю, мы не очень похожи на обыкновенных отца с дочкой на пляже. Но мы отдохнули замечательно: наплавались и построили замок из песка. Съели гамбургеры с картофелем фри, которые купили на парковке. У нас нет одеяла или полотенец, поэтому мы все в песке, мокрые и приятно усталые, и сидим, глядя, как среди волн туда-сюда гоняются маленькие дети, а за ними прыгают большие глупые собаки. Солнце садится за нами, и мы смотрим на воду.
– Расскажи мне историю, – просит Альба, прислоняясь ко мне, холодная, как рыба.
– Какую историю? – спрашиваю я, обнимая ее.
– Хорошую. Про тебя и про маму, когда мама была маленькой девочкой.
– Хм. Хорошо. Однажды…
– Когда это было?
– Сразу во все времена. И давно, и прямо сейчас.
– И там и тут?
– Да, всегда и там и тут.
– Как такое бывает?
– Ты хочешь слушать историю или нет?
– Да…
– Ну, тогда так. Однажды твоя мама жила в большом доме рядом с долиной, и в долине было место, которое называлось поляной, и мама любила там играть. И в один прекрасный день твоя мама, которая была крошечной девочкой и у которой волос было больше, чем тела, вышла на поляну, а там был мужчина…