Я слабо улыбаюсь. Он продолжает:

– Не то чтобы меня это сильно радовало, но, раз уж я сам только что сказал тебе, что ты можешь встречаться с другими и экспериментировать, не могу же я… не знаю.

Его одолевает беспокойство. Он встает и начинает ходить по мастерской. Я ушам своим не верю. Пятнадцать лет я обмирала от ужаса, что Гомес ему расскажет, проявив свою нечеловеческую бестактность, – а Генри все равно. Или нет?

– И как это было? – спрашивает он довольно буднично, стоя спиной ко мне у кофеварки.

Осторожно подбираю слова:

– По-другому. В смысле, не хочу обижать Гомеса…

– Ой, да ладно тебе.

– Ну, я была как посудная лавка, а он – как бык.

– Он больше меня, – заявляет Генри категоричным тоном.

– Не знаю уж, как сейчас, но тогда никакого изящества в нем не было. Вообще-то, он курил, когда трахал меня. – Генри морщится. Я встаю и подхожу к нему. – Прости. Это была ошибка. – Он притягивает меня к себе, и я говорю тихо, в его воротник: – Я ждала очень терпеливо… – Не могу продолжать.

Генри гладит меня по волосам.

– Все в порядке, Клэр. Все не так уж плохо.

«Интересно, сравнивает ли он ту Клэр, с которой только что был, из восемьдесят девятого года, со мной теперешней, которую обнимает».

И как будто читая мои мысли, он спрашивает:

– Еще сюрпризы будут?

– Нет.

– Ну ты и умеешь хранить секреты!

Мы смотрим друг на друга, и я могу сказать, что изменилась в его глазах.

– Это заставило меня понять… заставило ценить…

– Ты пытаешься сказать мне, что я в сравнении не проиграл?