Люди бежали за составом и прыгали в него на ходу. Они бросали членам Совета и их детям еду и зимние цветы, торопливо обменивались с ними парой слов и прыгали обратно. Ощущение своей исторической миссии сделало пассажиров поезда суровыми и молчаливыми, но те, кто шел за ним пешком, встречали беглецов с радостью, обнимали и принимали их в свои ряды.
Люди бежали рядом с поездом, не отставая ни на шаг, и выкрикивали имена, разыскивая потерянных родственников.
– Натаниель! Он с вами? Натаниель Бесхольм, переделанный, деревянные руки. Ушел с поездом.
– Раздвоенный Нос! Мой отец. Он так и не вернулся. Где он?
Имена и обрывки историй срывались с губ тех, для кого возвращение Железного Совета было не только мифом, ставшим реальностью, но и надеждой на воссоединение семьи. В окна летели письма, адресованные сгинувшим в изгнании, а теперь, возможно, вернувшимся людям. Большинство писем было адресовано тем, кто умер или просто сбежал. Их читали вслух, делая всеобщим достоянием.
Наступил день – тот день, когда Железный Совет должен был достичь конца пути. Поезд не спешил, машинисты впитывали в себя каждое мгновение.
– Лёв, создатель големов! – прокричала надтреснутым голосом одна старуха, когда они проезжали мимо. – Он тут шастает, готовит вам встречу! Торопитесь!
«Что?» Каттер оглянулся. Внутри него быстро росло подозрение. «
– Не бойтесь, – кричал кто-то еще. – Слушайте, мы просто прячемся, мы коллективисты, мы ждем вас, мы будем стоять позади милиции.
Но Каттер искал глазами женщину, которая кричала про Иуду.
«Недалеко уже». Возможно, к полудню они окажутся на месте, в конце пути, там, где их будет ждать милиция. «Осталось всего несколько миль».
«У меня есть план», – сказал ему Иуда.
«Боги. Боги мои. Он здесь».
Над головами летали туда-сюда вирмы Железного Совета. Самые быстрые из них скоро увидят город.
Каттер вскочил в седло и помчался вперед легким плавным галопом, которому научился за месяцы скитальческой жизни. Он почти не отставал от Анн-Гари, которую нес Рахул-передел.
Шаги Рахула гремели по земле, пока он несся вдоль железнодорожной насыпи, которая прикрывала его от ветра, словно поросший травой и одуванчиками волнолом. Каттер не выбирал дороги, и ветер хлестал ему в лицо, засыпая глаза пылью. Но он не обращал внимания. Он скакал вперед, а в небе вдруг удивительно быстро стали сдвигаться облака, неподалеку даже пошел дождь. Глазами Каттер следил то за путями, то за местностью впереди. Рельсы остались в стороне.
– Поезжай со мной, если хочешь, – уезжая, бросил он Анн-Гари. – Докажи, что я не прав. Вернуться всегда успеешь. Но если я прав, говорю тебе… говорю тебе, Иуда что-то задумал.
И хотя Анн-Гари разгневалась, настойчивость Каттера и его непонятное волнение – был он возбужден, встревожен или зол? – поразили ее и заставили скакать за ним следом.
Он подвел Иуду и потому должен был увидеться с ним, хотя сам не знал зачем: то ли умолять Иуду повернуть Железный Совет, если это еще возможно, то ли объясниться, то ли выразить ему свои сожаления по поводу проваленной миссии. Когда на пути Каттера встала стража, он потребовал позвать Анн-Гари.
– Вы должны меня отпустить, – сказал он. – Дайте мне лошадь, черт вас дери! Там впереди – Иуда! Я должен его увидеть!