– Ну же, – прошептал Рюрик так, что его могли слышать только самые ближние. – Подавай-ка чернополых.

Будто повинуясь его приказу, из-за дубового палисада царской ставки вынеслись несколько сотен опричников на крупных вороных конях. Строй баталии развернулся и ощетинился пиками, готовясь принять удар.

– Вперед! – коротко отдал команду предводитель мятежников, и в сторону импровизированной крепости помчалась груженная мешками телега.

На козлах сидели два отчаянных добровольца в одеждах кромешников. Один из мундиров некогда принадлежал Никите Пораю, другой – мне. Оставшаяся при царе стража прекрасно видела приближающийся экипаж, однако стрелять по своим не стала. Между тем колесный брандер[48] поравнялся с дубовыми воротами. Возницы, на ходу спрыгнув на землю, опрометью бросились вниз с холма. Стражники метнулись к воротам, спеша закрыть их, но не тут-то было. Одинокий выстрел, неразличимый в шуме перестрелки, поставил крест на их бесплодной попытке. Мешки с порохом, лежавшие на возу, рванули, в щепу разнося надвратную башню.

– Какой-то праздник фейерверков! – недобро улыбнулся Лис, вытягивая из ножен саблю.

– Круши!!! Сокол! Сокол!

Три сотни отборных рубак личной гвардии Рюрика сквозь дым и пламень вломились в пробитую брешь. У коновязи, в панике взмывая на дыбы, теснились угольно-черные кони резервных опричных сотен. Кое-кто из кромешников уже был в седле, большая же часть засела в сборной деревянной хоромине – походном царевом тереме. Оконца этого строения окрасились пламенем слитного залпа, выбрасывая из седел нескольких седоков, но было уже поздно. За всадниками в пролом втягивались пешцы, сбрасывая с насыпи орудийную прислугу и разворачивая бомбарды против единственного оплота царя Ивана.

– За мной! За царя!

Коренастый всадник на превосходном ахалтекинском жеребце повел поредевшую опричную рать в клинки на пушки.

– Малюта! – бросаясь наперерез атакующим, крикнул я.

С момента первой трапезы у царя меня не оставляло желание встретиться с воинствующим пономарем в таких вот условиях. Но Господь не судил нам скрестить клинки. В тот миг, когда я уже заносил руку для удара, между нами вклинился холодно-яростный Никита Порай.

– Иуда! – заорал Скуратов, обрушивая на голову бывшего своего подчиненного тяжелый удар палаша.

Никита ответил молчанием и, кратко повернув запястье вооруженной руки, парировал атаку. Еще удар! Порай низко пригнулся к лошадиной холке, пропуская за спину вражеское оружие, и, поднимаясь, резко выбросил вперед руку. Кольчужное оплечье Скуратова чуть смягчило удар. Лишь самую малость. Голова командира опричной гвардии мотнулась вперед и безжизненно упала на грудь. Казалось, бывший опричник готов еще и еще погружать острое сабельное жало в уже мертвое тело, но следующий противник мчал ему навстречу. Для Никиты наступил день отмщения, а это совсем не то же самое, что заурядный бой. Он рубил быстро и холодно, как будто вынося приговор и тут же приводя его в исполнение.

– За государя! – раздалось за нашими спинами.

Я оглянулся, поворачивая коня и нанося очередной удар атаковавшему меня кромешнику. Вверх по склону тем же путем, которым пришли мы, неслась опричная сотня. Посреди нее наметанный взгляд выхватил чертовски знакомое лицо – лицо Генриха Штадена. Военная фортуна, еще минуту назад, казалось, однозначно решившая отдать нам победу, глянув на поле боя, задумчиво пожала плечами. Вероятно, почувствовав изменение в ходе сражения, опричники, засевшие в осажденном тереме, через двери и окна бросились в контратаку, стреляя на ходу.

Теперь мы оказались между двух огней, и в каждом из них могла сгореть надежда на благоприятное будущее России.

– Царь, царь убегает! – разнеслось над холмом.

Чуть скосив глаза, я увидел снежно-белого скакуна, уносившего с поля боя долгобородого человека в драгоценной золоченой броне. Быстро вывернув коня, позабыв о недобитом противнике, Никита бросился вслед за ним. Чья-то пуля сбила шапку с его головы. Он, казалось, даже не заметил этого, яростно нахлестывая витой нагайкой коня. Но времени наблюдать, чем закончится скачка, не было. Опричники Штадена врубились в наш строй и смешались с Рюриковыми «соколиками».

Многого я мог ждать от Генриха Штадена, но такой беззаветной преданности русскому царю – никогда. Отражая и раздавая удары направо и налево, я силился прорубиться к неистовому вестфальцу. Мне было видно, как он прокладывает себе путь, но куда?! Не сбежавшего же Ивана он пришел сюда искать!

Между тем Генрих и еще пяток всадников его отряда, прорвавшись сквозь боевые порядки врага, галопом миновали опустевший терем и устремились к разбитым поодаль шатрам и палаткам опричного полка.