— Что-что? Кажется, тут прошелестел ветерок.

— Да.

— Уже лучше, но можно громче, всё ещё не слышу.

— Да, господин, я жажду воинской славы и подвигов! Хочу ощутить поступь войны. Желаю искоренить, наконец, сосредоточие гнили на юге и привести Эйри к славе!

Закончив, он сжался, точно ожидая удара или, что куда страшнее, слов ненависти.

Маленький несчастный ребенок, лишённый материнской ласки и отцовской любви, в теле могучего мага, силой мысли способного разорвать человека на куски. Маленький несчастный ребенок, изувеченный амбициями взрослых. Маленький несчастный ребенок, щедро делящийся собственным горем с окружающими…

«Интересно, можно ли было его спасти или Лехри родился уже сломанным?» — пришла в голову Риманна несвоевременная мысль. — «И есть ли теперь разница?»

— Я не стану тебя порицать. Молодость горяча и жаждет славы, жаждет воинских подвигов. Я же стар… И пламя войны слишком сильно опалило мою плоть.

Он непроизвольно коснулся изуродованной щеки рукой, украшенной ожогами.

Лехри слушал молча, не перебивая, жадно впитывая мудрость наставника.

— Молю лишь об одном: береги своих воинов, не губи их понапрасну. И сам не рискуй почем зря. Ибо нет воителя презреннее нежели тот, кому не мила жизнь. Чужая ли, своя — все едино.

Старший паладин кивнул.

— Будет исполнено, наставник. Дозволено ли мне будет спросить?

— Да, конечно.

Он дернулся всем телом, лицо юноши на миг искривилось, а глаз закатился, что говорило о серьезном волнении. Миг — и Лехри успокоился, после чего изрек:

— Справитесь ли вы, наставник?

Риманн и сам не раз задавался этим вопросом, просыпаясь в холодном поту или же — наоборот — не в силах сомкнуть глаз. В последние дни призраки былого мучали старика особенно беспощадно.

«Но коль скоро ты уж дожил до седин, будь любезен унимать тревоги юных, мыслится мне».

— Не волнуйся, ученик, коль придет час брани и смерти, я не подведу.

— Я знаю, наставник.