-Георгиевич, тебе самогон налить или все же чай будешь?

  -Самогон!

  Худощавый человек, со словно выцветшими серыми глазами, выглянул на голос из столовой:

  -Болит, Георгиевич?

  -Болит, Антон Веньяминович, болит, клеймо дьявольское! Сил нет!

  -Ничего, терпите. Недолго осталось. Снимем сливки и уйдем.

  -А как же тогда наказ Борис Викторовича? Он ведь не выполнен!

  -Кого? Этого толи господина, толи товарища Савинкова? Забудьте, Георгий Павлович об этой ерунде. Собираем оставшиеся деньги и уходим. На этом в Москве у нас все заканчивается.

  -Да разве заканчиваются, Антон Веньяминович? - Альтамовский недоуменно заломил бровь, что вместе с перекошенным от боли ртом придало его лицу жуткое выражение - Я о нашей борьбе с красными и ее продолжении в прежних масштабах и не поминаю - сильны стали сволочи, но вот только как же ваша неожиданная пассия во складу на Извозьничьем? Ведь вы потратили почти полторы недели на слежку за ней, рисковали сами, нашими людьми, нашим делом, наконец, и вдруг "дела закончены"! Так не пойдет, Антон Веньяминович! Знайте, терпение мое не бесконечно и я требую от вас объяснений, милостивый государь! Я, как руководитель нашей ячейки, должен знать, на что и куда были затрачены наши силы и средства! Тем более за этой девушкой следит ОГПУ! И еще прапорщик Филимонов ранен в грудь после ваших ночных прогулок! Это просто какой-то нонсен перикулюм в нашем положении!

  -Мешаете английский с латынью, Георгич? Лавры итридуктора покою не дают?

  -Не уходите от ответа, барон! Я жду!

  -Ждете? Что же, будь по вашему. Давайте поговорим, Виктор Георгиевич. Откровенно. Только вот.... - Антон Веньяминович фон Стац взвел курок револьвера - браунинг свой на стол выложите, будьте добры. Пожалуйста, медленно, а то понимаете, друг мой, нервы нынче у всех ни к черту.

  Альтамовский, ненавидяще глядя на Стаца выложил пистолет на стол, криво усмехнулся:

  -Вот так значит, господин подполковник. Выходит, решили сдать меня красным, прощение выпросить? Почему вдруг сейчас?

  -Не говорите глупостей, Виктор Георгиевич - Стац подвинул к себе оружие собеседника, мгновенным движением опустил в карман брюк - И велдог, будьте добры, Виктор Георгиевич. Хорошо - маленький револьвер исчез так же быстро, как и браунинг - Мне от этих плебеев, Георгич, прощение ни к чему. Господь сам разберётся, кого простить, без посредников. Тем более таких. Я вас о чем спросить хочу - не было ли у вас мыслей и желания бросить всю эту нелепицу, коей мы с вами занимаемся, и начать жить для себя? Не было? А у меня вот недавно появились и желание возникло. Сильное желание, смею признаться.

  -И как вы это мыслите, барон? - Альтамовский еще больше перекосил лицо, буквально выплюнув последнее слово - В Париж или в Лондон с нашими финансами ехать смысла нет, нищие мы с вами. Никак не хватит на ваше любимое шато и сигары. А чистить обувь на авеню Фош я не обученс-с, не преподавали нам подобного в академии. Или вы предлагаете на моторе "джонов буллей" возить? Увольте! Да и честь российского офицера для меня, в отличие от вас все еще что-то значит! Господь всемогущий! Жить для себя в то время, когда наша отчизна стонет под кровавым гнетом большевиков и лучшие люди самоотверженно кладут свои жизни на алтарь борьбы! Как только такое вы могли мне предложить!? Вы же офицер! Нет, вы не офицер, а низкий человек, барон! Вы, бывший жандарм и надо же - предатель нашего дела! Кто мог подумать! Боже мой, как я раньше не разглядел в вас эту гнусность! Да я никогда не соглашусь на ваше мерзкое предложение! Немедленно верните мне пистолет - я застрелю вас!

  Лицо Альтамовского заалело пятнами, багровые ленты по дорожкам вен поползли вниз по шее. Молчащий во время монолога Альтамовского Стац, опрокинул в рот наполненный мутной жидкостью стакан, ловко выцепил вилкой кусок мяса из тарелки, зажевал, шумно двигая челюстями. Дождался, когда у Альтамовского закончится дыхание, негромко стукнул по столу рукоятью револьвера. Звякнули тарелки, Альтамовский замолчал. Стац подался вперед, небрежно сдвинув графин в сторону, жарко выдохнул, обдав Альтамовского густой смесью запахов табака и перегара:

  -Хватит нести чушь, господин штабс-капитан! Я не институтка и не безусый юнкер. Мне эти ваши вспыреные фразы еще в первую мировую изжогу приобрести помогли. Алтарь Отечества, самопожертвование.... Вы правильно заметили - я жандарм, хоть и бывший, но сотрудник Московского КРО (контрразведывательное отделение) при ГУ ГШ (главное управление генерального штаба) и в ЦВРБ имел честь работать. С самими Батюшиным и Ерандаковым! Нагляделся я на таких говорунов, да и вам подобных.... тараканов. Все вы красные бантики на лацканы цепляли, митинговали, уроды, с солдатиками лобзались. На фонари лезли! Вещали оттуда во все горло муть французскую. Либерте, эгалите, фратирнете! Вешать вас там надо было тут же. Свободы вам и равенства восхотелось. Получили, что желали. Равенство у стенки. И свободу сдохнуть как собака. Опомнились, за оружие схватились, да ума все не прибавилось. Всяк себя спасителем отечества объявлял, другого понося. Верховных правителей развелось, плюнуть некуда. В тылу же тем временем отсиживались офицеры генштаба, генералы, да полковники на теплых должностях, стрелочки на картах рисовали. А в окопах замордованный Ванька и вольноопределяющиеся да прапорщики погибали на красных штыках за царя-батюшку. Вот и просрали все. И честь свою и Россию. Поэтому помолчите! - Стац вперил горящий ненавистью взгляд в лицо Альтамовского - и послушайте меня! Вы человек храбрый и честный, люди вам верят, пойдут за вами, поэтому вы мне нужны, но если.....

  Стац нацедил еще самогона, выпил, закашлялся, сглотнул тягучую слюну:

  -Вот дерьмо! Так вот, Георгич, если что - рука не дрогнет, ты меня знаешь. Будешь слушать-то?