Глава тридцать третья

— Гомер вовсе не хотел, чтобы щит Ахилла считали реальным, настоящим предметом. Щит, как он описан в «Илиаде», — метафора мира, созданный богом плоский мир, окруженный рекой Океаном, где лежат все звезды, солнце и луна, мир и война, торговля и сельское хозяйство, работа и отдых, боги, люди и звери. — Студент поднял тревожный взгляд.

Он ввернул этот пассаж в отчаянной попытке протянуть время, отведенное на встречу с преподавателем. Преподаватель вроде пока ничего не замечал. Студенту не приходило в голову, что тот не меньше, чем он сам, хочет, чтобы часы занятий текли как можно менее болезненно.

— Но по-настоящему этот сияющий предмет создан из слов, а не из металла. Поэт явно хочет, чтобы его публика оставила свое неверие, пока сам он отвлекается на экфрасис. Такой громоздкий доспех был бы очень неудобным на поле боя. Несмотря на всю поэтическую убедительность и реалистичность, мы, к сожалению, должны признать щит фикцией, роскошным плодом воображения Гомера, творившего в те времена, когда оружейные технологии бронзового века были всего лишь легендой.

Рид смотрел в окно. На Терл-стрит женщины в летних платьях флиртовали с мужчинами в блейзерах и фланелевых брюках. На безупречных лужайках за университетскими изгородями стучали крокетные шары. Но Рид ничего не замечал. В воспоминаниях он опять стоял на краю утеса и вместе с Грантом держал веревку — они старались спустить щит со скалы так, чтобы не уронить его в воду. Вот он бредет обратно по речке, шлепая по отмелям и поддерживая Марину, у которой оказалась сломана нога. И вот он снова в лагуне, забирается в самолет, уповая на то, что поблизости не появятся русские.

Он понял, что студент отложил свое эссе и молчит, ожидая ответа, боясь прервать глубокие раздумья, в которые, судя по отсутствующему взгляду, погрузился профессор. И Рид подумал — есть свои преимущества в том, что тебя считают рассеянным гением.

Он улыбнулся:

— Продолжайте.

— Знаменательно то, что Гомер отдает этот щит Ахиллу. Словно хочет сказать, что Ахилл держит в своей руке целый мир. И когда он сражается, весь мир содрогается под ударами. В наш век, век атомных бомб и государственной службы здравоохранения, неудержимая ярость и крайняя элитарность, которую воплощает Ахилл, вряд ли найдут наше одобрение. — Студент поднял взгляд в очередной раз, раздумывая, не слишком ли смело он выступает, ведь неизвестно, слышал ли этот витающий в эмпиреях профессор про атомные бомбы и государственную службу здравоохранения. — Одиссей, который предпочитает ум силе, который в течение десяти лет стремится вернуться домой к семье, — в наше время, в нашей стране кажется более реалистичным героем. Но, по моему мнению, если мы хотим жить в лучшем мире, именно Ахилл предлагает нам путь к спасению. Да, в большей части «Илиады» он одержим гневом, не отдавая себе отчета в том, что его гнев несет разрушение всем, кто его окружает, — его боевым товарищам, друзьям, даже самому его близкому другу Патроклу. Но эта поэма — рассказ о гуманизации, о пути, который прошел Ахилл от неосознаваемого гнева до осознания своей ответственности перед миром. Метафорически выражаясь, мы все живем на щите Ахилла. Когда воины готовятся к сражению, мы трепещем. Если мы хотим выжить в новых опасностях нашего времени, мы должны надеяться, что разрушительный гнев, который движет людьми, можно укротить рассудком и более всего состраданием.