«И все-таки не было ли ошибкой взять с собой Кимона?» – уже не в первый раз спросил себя Ксантипп.

Парень снова был пьян, судя по остекленелому взгляду покрасневших глаз. Ксантипп подозревал, что это Релас тайно привез мех с вином. Они с Кимоном о чем-то переговаривались приглушенными заговорщическими голосами, ухмылялись, а после короткого привала пошли, заметно пошатываясь. Такую же притворную браваду Ксантипп замечал у сыновей, когда они выпивали тайком и не хотели, чтобы узнал отец. Он беспокоился, что с ним идет не тот человек, чтобы произвести впечатление на умеренных в питье спартанцев.

Повысив голос, Ксантипп попробовал еще раз:

– Кимон! Не кивай. Мне нужно знать, что ты понял. – Он заставил себя смягчить тон. – У меня есть опыт общения со спартанцами. Я имел с ними дело, когда жил в Коринфе. Знаю их неплохо, лучше, чем большинство. Я возьму инициативу на себя. Смотри на меня и сам ничего не предпринимай. Это ясно?

– Конечно, – буркнул Кимон.

Если бы они уже не приближались к стене спартанской крепости, Ксантипп научил бы мальчишку вежливости, но здесь это было почти так же опасно, как обнажить меч.

Под пристальными взглядами спартанцев Ксантиппу ничего не оставалось, как только не обращать внимания на грубость. Говоря с Кимоном, он учитывал, что его также слышат Релас и Онисим. Теперь эти двое стояли разинув рот, как два деревенских олуха на агоре. Ему даже пришлось откашляться, чтобы вернуть их к реальности. Ни тот ни другой никогда в жизни не видели спартанской стены, построенной поперек перешейка. Она простиралась от побережья до побережья, была в три раза выше человеческого роста, и, чтобы пройти ее из конца в конец, требовалось около часа. За исключением далеких гор, стена скрывала весь полуостров Пелопоннес: Коринф, Спарту, Аргос, Аркадию – древнюю обитель бога Пана, Элиду, где проводились Олимпийские игры в честь Зевса.

Все это было отрезано от центральных земель совсем недавно, и Ксантипп видел в этом горькую иронию. Он пришел из города без стен, который нуждался в них, к стене, возведенной людьми, которые презирали саму эту идею.

На вершине стены стояли спартанские стражники – без шлемов, без копий и щитов. Зато на каждом был знаменитый красный плащ-трибом, защищавший караульных от ночного холода. У некоторых под ним не было ничего, другие надевали только юбку и сандалии. Спешившись в тридцати шагах от самой стены, Ксантипп чувствовал на себе их наглые взгляды.

Дорога выглядела изрядно наезженной, но никаких признаков других путешественников заметно не было. Весьма солидные ближайшие ворота открывать никто не спешил. Ксантипп уже раздумывал, как поступить, когда со стены спустили человека, стоявшего одной ногой в веревочной петле.

Оглядев спутников, Ксантипп еще раз предупредил:

– Ничего не говорите, ни один. Они осторожничают, зная, что персидская армия где-то поблизости. Нам нужно попасть за стену.

Подошедший спартанец не носил шлема, но на поясе у него висел меч, а из-за спины выглядывала вторая рукоятка. Короткий, тяжелый клинок-копис служил универсальным орудием убийства. Ксантипп видел однажды, как спартанец повалил кописом молодую сосну, – он просто рубил, пока дерево не упало. Это было грозное оружие, и большинство мужчин предпочли бы увидеть обнаженным честный меч, чем подлый копис.

Стражник остановился, и Ксантипп невольно напрягся. Спартанцы знали свою репутацию лучше, чем кто-либо. Одни из них считали уважение к себе вполне естественным и как бы само собой разумеющимся. Другим нравилось получать от этого удовольствие.

Подошедший к ним стражник, к полному огорчению Ксантиппа, был из числа последних. Он стоял, сцепив руки за спиной, слегка покачиваясь с пятки на носок и улыбаясь. Результатом было крайне неприятное впечатление. В глазах всего мира он представал наставником, столкнувшимся с непослушными мальчишками и уже предвкушающим наказание, которое сам же и определит. Ксантипп заметил, что взгляд спартанца задержался на дородной фигуре Реласа. Судя по растянувшимся еще шире губам, он нашел в гоплите что-то, что его позабавило. Оглянуться Ксантипп не мог, и приходилось терпеть.

– Ну, мужики, что у нас здесь? – язвительно спросил спартанец.

Непривычный для афинского уха акцент вполне соответствовал таким же резким, лишенным мало-мальской учтивости манерам.

– Какая маленькая рыбка приплыла сегодня в мои сети и вежливо просит, чтобы ее пропустили?

Обращался он как будто бы к Реласу или Онисиму, стоявшим сзади, но ответил ему стратег:

– Я Ксантипп из дема Холаргос, филы Акамантиды. Архонт Афин. Стратег при Марафоне и Саламине. Наварх Эврибиад поручится за меня. Спартанец Клеомброт поручится за меня. По решению афинского собрания меня отправили с посланиями к эфорам и царям Спарты.