Я продолжаю водить кулаком по своей длине, дразня себя маленькими кусочками Вэл, которые она раскрыла мне прошлой ночью. Мягкий аромат мыла исходил от её кожи. Никакого парфюма, почти без макияжа и эти блядские волосы.

Я стону, толкаясь всё быстрее и представляя, как мои пальцы перебирают пряди Вэл, убирая их с её лица, пока я трахаю её упругое разгорячённое тело. И снова передо мной возникает её образ — она распростёрлась на моих белых простынях, я просыпаюсь, и она лежит у меня на груди, её бёдра лежат между моих бёдер. Как она удивлённо будет смотреть на меня, когда я впервые буду вылизывать её. Я уверен, что Сэл даже не пытался доставить ей удовольствие, когда они были помолвлены. Сомневаюсь, что между её бёдер бывал мужчина.

Она — чёртова девственница. Эта мысль заставляет меня излиться на мрамор, и я дольше обычного толкаюсь в руку, приходя в себя после этой фантазии. Когда я убираю руку, то вновь вижу невинную улыбку, которой она меня одарила, и понимаю, что стремительно возвращаюсь к грёбаному спокойствию.

Однажды она будет принадлежать мне, но мне не будет покоя, пока убийца моей матери всё ещё жив, а мне приходится держать целое сообщество под своим контролем. Моему отцу это давалось легко, пока возраст не взял своё, но я ещё не готов добыть свою корону в реке крови. Может, после того, как я заявлю свои права на Вэл, и наступит чудесное время.

Я представляю, как кровь её жениха льётся на чёрный бетон, и это прогоняет моё угрюмое настроение. Обычно я не получаю удовольствия от убийств. Если нужно, так нужно, но его... нет, я был бы более чем чертовски счастлив засадить пулю в его извращённый мозг, а потом наблюдать, как он обделается, пока будет подыхать.

Я беру полотенце с крючка, быстро вытираюсь и одеваюсь, затем выхожу из комнаты в коридор. Горничные уже ушли, но я слышу чей-то голос в столовой моего пентхауса.

Завтрак закончился несколько часов назад. Когда я вхожу в столовую, то вижу Кая, моего лучшего друга и лидера моих непослушных солдат, он слишком быстро говорит с кем-то по телефону на португальском, и я не успеваю уловить суть разговора.

Когда я вхожу в комнату, он быстро заканчивает свой разговор и поворачивается ко мне.

— Ты разговаривал с дочерью Новака прошлой ночью?

Я сажусь рядом с Каем за круглый стеклянный стол и рассматриваю его сегодняшний чёрный костюм.

— Ermenegildo? Я плачу тебе столько, что ты спокойно тратишь по тридцать тысяч на кусок ткани?

— Ари, — говорит он, в его голосе я слышу упрёк. Он — единственный, кому позволено называть меня так, как называла меня она, когда я был ребёнком. И он, блядь, единственный, кто может при этом разговаривать со мной в таком тоне.

— Это не входило в мои планы. Она вышла из уборной, когда близнецы выпроваживали женщину с лестницы. Чего ты хотел, чтобы я проигнорировал её и устроил сцену?

Он прищурился.

— До меня дошли слухи, что ты устроил ту ещё сцену, поцеловав её костяшки на глазах у её жениха.

Снова этот чёртов Сэл, и всё моё хорошее настроение вмиг испаряется.

— О, великий и ужасный торговец детьми позвонил настучать на меня?

Кай откидывается назад, и его смуглая кожа поблескивает на свету из дальнего окна.

— Мы пока не можем выступить против Новака. Если раззадоришь Виктора и его партнёров, всё может измениться, и мы можем не успеть внести правки в наши планы.

Он говорит спокойным голосом укротителя тигров, будто это помешает мне выйти на улицу и толкнуть Сэла под машину.