«…за эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумала всю его жизнь… и вот что я хочу сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным»25.
Большое это чувство с магической силой влекло простых людей к Ленину.
Кузьма Зайцев, поставивший свои вихлястые каракули за неграмотного Опарина, уже вскоре сам просил суд о том же, что и Опарин: замените. И он хотел, чтобы его защитил Ульянов.
Этого хотели и еще шесть арестантов, в защитники которым был назначен О. Гиршфельд, довольно «громкий» самарский адвокат. И все семеро стали подзащитными Ульянова.
С лотка книгоноши на Молодогвардейской я купил как-то книжку о самарских годах Ленина, только что вышедшую в Куйбышеве. Второй строкой под заголовком стояло: «Историческая хроника», на последнем листе:
«Алексей (А. П. Скляренко. - В. Ш.) в ожидании друга сел на скамейку. Скоро по широкой лестнице быстрым и легким шагом спустился Ульянов.
- Хардин предлагал мне, - рассказывал он Алексею, - опять играть в шахматы по переписке. Отказался я. Не до шахмат будет. Поблагодарил его за письмо-рекомендацию к Волькенштейну».
Перед отъездом в Петербург Ленин получает от Хардина рекомендательное письмо к Волькенштейну. Они знакомы.
Смутная интуиция наводила меня на эту мысль и до встречи с «Хроникой», но теперь это была не только догадка. К таинственному и пока еще безликому хранилищу с петербургскими досье Ленина открывалась еще одна, новая дорожка - через личные архивы Хардина. Ведь писали же они что-нибудь друг другу!
Волькенштейн. Занося эту фамилию в рабочее требование, я готов был поручиться: а) из хранилища принесут личное дело какого-то Волькенштейна и б) Волькенштейн этот не будет петербургской знаменитостью: петербургский Волькенштейн никогда не был самарцем.
- Был. Хотя и очень скоротечно. Читайте. Из рук в руки - лежалая папка в разводах.
С обложки - броская строка рукописью: «Началось 10 марта 1887 года». Заглавие предлинное: «Дело председателя Самарского окружного суда о допущении в число помощников присяжного поверенного…» И - полное имя: Волькенштейн Михаил Филиппович. Но тот ли это Михаил Филиппович?
Тот!
В собственноручном его прошении на имя председателя окружного суда: «…имею честь заявить, что состою помощником присяжного поверенного при С.-Петербургской судебной палате». А вот и форменное на этот случай удостоверение, подписанное в Питере Д. В. Стасовым, первым по времени председателем первого на Руси совета присяжных поверенных, братом большого русского критика, отцом Абсолюта - Е. Д. Стасовой26.
Такое чувство, будто не папка-тетрадь, не личное дело Волькенштейна переступило порог комнаты, а сам он.
Еще мгновение, и я спрошу его, пожалуй:
- Простите: вы и есть тот самый Волькенштейн? Исследователи убеждены, между прочим, что великий ваш
помощник готовил вам защитительное досье по делам политического обвинения. Да? А сам он? Вы не смогли бы сказать, не выступал ли он сам с такими же защитами?…
Прямого ответа на эти вопросы папка-тетрадь не дала.
Это естественно. Но то новое, что вставало с ее страниц, не только не разрушало уже сложившегося представления о Волькенштейне, а и, напротив, укрепляло его: в девяностых и даже в девятисотых годах он мог выступать в судах России с политическими защитами.