Гаврилюк напрягся, чувствуя, как бешено застучало сердце. Им не так часто приходилось участвовать в чем-то рискованном. Обычная рутина, привычный маршрут, все свои — общение и столкновения с людьми хоть и не слишком приятными, но вполне себе безопасными, — будь то торговцы петардами или алкаши возле «Пятерочки». К тому же, мало кто горел желанием пообщаться с представителем закона, и тем более продолжить это общение в отделении. Постепенно свыкаешься, что тебя боятся по определению, расслабляешься… вот тогда и может прилететь неожиданная оплеуха судьбы.
В марте этого года скинули с крыши пятиэтажного дома Витю Левинсона — наряд вызвали жильцы с жалобой на то, что кто-то веселится на крыше, орет песни, — все как обычно. Левинсон прибыл с напарником. Увидев компанию выпивающей молодежи, не воспринял всерьез, к тому же оказалось, среди них был и бывший одноклассник Левинсона. Им с напарником предложили выпить, когда Левинсон отказался, смеха ради его схватили за руки и ноги и принялись раскачивать — никто ничего толком не понял, только тяжелый, почти в центнер весом, Витя камнем полетел к земле — ни единого шанса выжить у него не было.
— Что?! Что там, Димон? — Гаврилюк вытянул дубину, не решаясь подойти ближе.
Марцелов тоже сделал шаг назад, продолжая светить в лицо мужчине.
Тот не предпринимал попыток закрыть лицо, не делал резких движений — просто стоял, глядя стеклянным взглядом перед собой, что тоже выглядело подозрительно. Обычно пьяные ведут себя довольно агрессивно, но может это какой-нибудь офисный клерк или похожий на него, из тех, что дай ему сто граммов водки, он и говорить уже не может внятно.
— У него… вся харя в чем-то… и глаза… белые, вот же говно! Я таких уродов в жизни не видел, — Гаврилюк заметил, что Марцелов поднес руку с дубинкой к лицу, прикрывая рот и нос. — И воняет от него дерьмом…
— Обосрался? Тогда наши не возьмут.
— Нет, что-то другое, — Марцелов потянул носом морозный воздух. — Сладкое, тошниловка какая-то… Эй, мужик, ты меня слышишь? Что у тебя в сумке? Ну-ка повернись-ка, пока я…
— Слушай, — раздался голос Гаврилюка. Он обращался к Марцелову. — Пошел он на хер. Пусть стоит и обсирается, какое нам дело. Каждого тащить в отдел, обезьянника не хватит.
— Надо посмотреть, что у него в сумке, — сказал Марцелов. — Если ничего такого, пусть стоит, — согласился он. — Но, если что, потом же нас по головке не погладят, сам знаешь. Подстрахуй лучше.
Марцелов был крупнее и сильнее Гаврилюка, хотя и младше по званию. Гаврилюк к своим тридцати годам уже отрастил приличное пузо и мечтал о бумажной работе где-нибудь в отделе миграции.
— Ладно, только давай быстрее. Сейчас Жирнов приедет.
Марцелов поднял дубинку. Сделав пару шагов назад, он передал фонарь напарнику.
— Ты свети, а я гляну. Дернется, сразу вали. — Потом он ткнул стоящего мужика. — Эй, опусти руку и поставь сумку на асфальт. Медленно, без резких движений.
Тот повиновался, хотя слова до него, видимо, доходили с трудом. Мужчина покачивался, запах от него и правда, был крайне мерзкий, напоминающий трупный — по крайне мере очень похоже воняло в моргах, подумал Гаврилюк, подсвечивая напарника и одновременно косясь в сторону дороги.
— Что-то морда мне твоя знакомой кажется… — задумчиво пробормотал Марцелов.
Он поймал себя на мысли, что думает с позиции человека, попавшего в беду — с чего бы это, когда пистолет лежал в кобуре, а дубинка описывала в его руке замысловатые фигуры, готовая в любой момент обрушиться на спину потенциального преступника.
Длинные ручки сумки соскочили с руки мужчины, она плюхнулась на запорошенный снегом асфальт. Рука плетью повисла вдоль тела, вторая же, как и прежде, опиралась о стену.
— Что в сумке? — неприязненным тоном спросил Марцелов и Гаврилюк узнал этот тон — еще чуть-чуть и младший сержант заведется, маховик ярости раскрутится, пелена падет на глаза и тогда — берегись: успокоить беснующегося полицейского будет трудно — только выдохшись, намахавшись вдоволь дубиной, только тогда он вновь становился самим собой.