— Сперва разместим в поселке, а потом выделим им место на выбор — пусть строятся. Я думаю…

— Так что мне своим-то сказать? — вклинился Еремей в разговор офицеров, напряженно перебегая глазами с одного на другого.

— Ты еще здесь? Алексей Кондратьич, отправьте его вниз, пусть готовит сельчан к переброске.

— Ура-а-а! — завопил мужик, пулей выскочил наружу и, не дожидаясь, пока казаки распутают веревочную сбрую, прямо на собственной заднице, в облаке снежной пыли стремительно скатился по склону вниз.

— Жаль, что у нас нет фотографического аппарата, — покачал головой полковник при виде этого самоубийственного трюка, убедившись, что сорвиголова не только не свернул себе шею, но бодро выкарабкался из сугроба и поспешил к встретившему его всеобщим ликованием «табору». — Многие европейские и американские газеты выложили бы кругленькую сумму за документальное свидетельство сего мирового рекорда.

— Да, мы, русские, такие! — гордо подтвердил есаул, подкручивая ус…

Полковник Еланцев был с головой погружен в работу, когда его оторвал от бумаг деликатный стук в дверь.

— Да-да, — с досадой отложил он карандаш. — Войдите!

Для досады имелись резонные основания, поскольку Владимир Леонидович был уверен, что это опять кто-то из интеллигентской братии — Модест Георгиевич с очередным открытием на ниве зоологии или ботаники, которые в последнее время сыпались, как из Рога Изобилия, его коллега Гаврилович или главная сестра милосердия Ольга Сергеевна Браиловская по какой-либо нужде своего дамского кружка. Последнего визита полковник боялся больше всего, поскольку у всех дам давно уже были амуры с офицерами и, рано или поздно, этим отношениям следовало придавать официальный статус. Как при этом обойтись без священнослужителя Еланцев себе не представлял совершенно. Не в конторской же книге, по примеру большевиков, записывать новобрачных!

Дверь приоткрылась, и, чуть пригнувшись, в тесную «каюту» полковника (поселок состоял всего из пяти длинных полубараков-полуземлянок, и мириться с теснотой приходилось всем) вошел высокий бородатый мужчина лет тридцати в длинном черном одеянии. Поискав взглядом, он перекрестился на крошечный дорожный образок, который Владимир Леонидович всюду возил с собой еще с первой своей войны, и замер, сложив руки на объемистом животе, ласково глядя на вопросительно поднявшего бровь полковника.

— Вы ко мне, батюшка? — поинтересовался Еланцев, признав в вошедшем священника.

«Ого! Вот и решение проблем! Господь услышал мои мольбы…»

— К тебе, сын мой, — пророкотал густым дьяконским басом священник, годящийся полковнику если не в сыновья, то в племянники, но никак не в отцы. — Разрешите представиться — отец Иннокентий. Настоятель храма села Корявое. Бывший.

— Еланцев, Владимир Леонидович. Полковник. Некогда ротмистр лейб-гвардии Кирасирского полка. Тоже бывший.

— Очень приятно, Владимир Леонидович.

— Присаживайтесь, отец Иннокентий. И по какому же вы вопросу ко мне?

Священник присел на краешек табурета для посетителей и степенно огладил бороду, прикрывающую наперсный крест. По всему было видно, что молодой батюшка изо всех сил пытается держать себя в руках, хотя заметно волнуется.

— Приходом к тебе послан, сын мой, — начал он после паузы. — Волею Господа пришлось нам оставить свой храм нечестивым безбожникам…

— Я знаю об этом, — кивнул Еланцев, уже понимая, куда клонит поп.

— А посему пришел я просить соизволения заложить в селе Ново-Корявое часовню.