Кино после исторического пятого съезда кинематографистов.

13–15 мая 1986 года состоялся V-й «перестроечный» съезд Союза кинематографистов. Съезд сменил руководство Союзом кинематографистов, первым секретарем правления СК СССР был избран Э. Климов (1986–1988), съезд покончил с цензурой, снял с полки десятки фильмов, объявил переход проката на рыночные рельсы.

М. И. Туровская вспоминала: «Мы были умны и мы были правы, когда говорили о прошлом. Но мы были удручающе непрозорливы и недальновидны, когда заходила речь о будущем» (цит. по: Плахов А. Последняя модернистская революция. URL: https://kinoart.ru/opinions/poslednyaya-modernistskaya-revolyutsiya-kak-pyatyy-sezd-kinematografistov-pohoronil-sovetskiy-ofitsioz).

«Кончено, это бунт. Неуправляемая стихия, движимая самыми разными силами, иногда встречными потокам, и неразумная, невычисляемая, непредсказуемая, единая, пожалуй, только в одном — в общем каком-то вопле: „Вы нам надоели! Все, все! Хотим — новых! Каких угодно, пусть хуже, но — не этих, других, любых! Надоели! Все!“ <…> Словом, бунт! <…>

22.30. В зале остались избранные члены правления. Пленум. Тишина… Так кто все-таки!

Элем Климов!

Вот так.

Остальных секретарей он назовет завтра…

Идем на банкет гости заждались!.. <…>

„Что же это будет? — вопрошает Михалков-старший. — В июне наш съезд, я выступаю первым, этак и меня могут зашикать?!“» (Гребнев. С. 344–345).

И, действительно, волна перемен прошла по всем творческим союзам.

Г. Яновская рассказывает: «После „приемки“ („Собачьего сердца“) критики поднимаются ко мне в кабинет, а начальники собираются уходить. Так принято. Они должны „подумать“, точнее соотнести свои впечатления с партийным начальством. А без этого решения спектакля не будет. <…> И критики начинают обмениваться впечатлениями… говорят замечательные слова мне, артистам. Мнение — единодушно восторженное. <…> Потом Олег Ефремов попросил сыграть спектакль для первого съезда Союза театральных деятелей, вновь организованного вместо ВТО. Я ему объясняю, что я бы с радостью, но спектакль у меня еще „не принят“… Ефремов позвонил начальникам, они уже были запуганы странным запахом новых времен. Я тут же получила справку о приемке спектакля, и мы сыграли „Собаку“ для первого съезда СТД. <…>

А потом меня вызвали в СТД на Президиум. Это были первые, действительно избранные, секретари нового театрального союза. Они сообщили мне, что получили то ли из Комитета по культуре, то ли из горкома партии просьбу (уже не приказ, заметьте!) кое-что изменить в нашем спектакле. Я им тогда сказала, что и раньше ничего в своих спектаклях не меняла, а уж сейчас и подавно не собираюсь. Но дело уже не только во мне. „Вы о себе подумайте, — сказала я. — Смотрите, они обращаются в Театральный союз, чтобы `свои` на меня попытались воздействовать. Пока это прецедент, но потом это может войти в привычку. Этого нельзя допустить ни разу. Иначе потом ничего не стоит каждого из нас, как прутик, переломать об колено“. Тогда, тогда секретари меня поддержали…» (Гинкас, Яновская. С. 359–360).