— Ну, толкнуть.

— Если только немного.

— Немного — тоже хорошо. Пошли, толкнём.

Выйти наружу из салона автомобиля снова стало маленьким, но испытанием. Я был уверен, что хлопок, с которым задний бампер белого седана встретился с передним бампером джипа; что свист колёс, скрежет металла и хруст пластика точно разбудили всех зомби в окрестностях. И, если они были где-то там, в недрах растянувшейся по трассе пробки, то они наверняка сейчас идут на источник звука. Идут за нами.

— Может, не надо? Может, так вырулим? — вяло сопротивлялся я.

— Давай быстро! Пока не набежали эти полоротые! Хорош сидеть, рассусоливать!

Лёхиной напористости и решительности я до глубины души завидовал. Он имел всё то, чего мне недоставало. А ведь это именно он из нас двоих был тем, кто ещё сутки назад был готов покончить с собой от безнадёги, предварительно упившись в стельку! Может, в этом и было всё дело? Может, его напористость и решительность — это синонимы безрассудства и фатализма? И они говорят о Лёхе скорее как о безбашенном, чем как о волевом человеке?

Мы вышли наружу, чтобы толкнуть джип. Двери седана мы оставили открытыми. Сначала тачка, блокировавшая наш выезд, не поддавалась. Потом мы взялись раскачивать её, и в конце концов джип покатился задом, и катился до тех пор, пока не упёрся в перед другой машины. Снова стук, снова хруст задетого бампера. После них должна была наступить тишина. Но вместо тишины мы услышали шаги. Медленные, шаркающие шаги где-то там, чуть поодаль: за фурой, что стояла справа от нашего белого седана. Кто это был? Бывший хозяин фуры или ещё кто-то из тех, кому не посчастливилось встретить смерть в пробке? Одно мы знали наверняка: шаркать ногами так могут только ожившие мертвецы, которые пока ещё не засекли добычу, но услышали её в отдалении и теперь идут на звук. Медленно и не спеша — ровно до тех самых пор, пока добыча не окажется у них перед глазами. Тогда-то они и набросятся, и сделают это так стремительно, как только позволят им их окоченевшие конечности.

— В машину! — шепнул Лёха, тоже услышав мерную поступь рядом.

В ответ на его шёпот из-за фуры раздался звук, похожий на нечто среднее между рыком и стоном. Шаркающие шаги стали более частыми. Мы поспешили вернуться в машину и, закрыв за собой двери, вжались в передние кресла, уповая на то, что мертвец нас не заметит, даже если и подойдёт ближе. Выглядывать из окон наружу было страшно. Не хотелось, выглянув, тут же увидеть перед собой безжизненное лицо с голодными глазами, сжирающее всего тебя без остатка одним только взглядом. На слух же было почти невозможно определить, происходит ли поблизости от тачки что-либо или нет. Движение стихло. Шаги больше не были слышны.

— Если завести мотор, — рассуждал Лёха шёпотом, — Он услышит. И тогда — начнёт долбиться в стекло.

— И чё тогда делать?

— Либо очень быстро пытаться вырулить, либо замочить гада, а уже потом — назад к делу.

— Как ты предлагаешь его мочить?

— Твоим же способом. Полотенце на голову — и привет!

— И кто из нас пойдёт это всё делать? Как решать будем?

— Никак. Оба пойдём! Работа для двоих: один отвлекает, другой — накидывает тряпку на башку. Потом — молоток. Или лучше дверь тачилы какой-нибудь откроем и его закинем, например, на заднее сиденье.

— Непросто это будет…

— Что? В тачку его запихнуть? А молотком череп дробить как будто легко… Ладно, действуем по ситуации. Я накидываю полотенце, ты — отвлекаешь.

— Почему я?!