Под глазами большие круги, и лицо словно мерцает. Появляясь и исчезая, совсем не как у живых людей, и за губами черная дыра веч-ности.

– Лив. – Он смотрит на меня, глаза темные и серьезные. – Прийти к тебе все труднее. Гораздо труднее. Но я это сделал.

Пауза. Я вижу, как поднимается его грудь, я вижу, как тело дрожит под рождественской фланелевой рубашкой, я вижу. Какая серая у него кожа… Мне его недостает. Даже когда он здесь, рядом со мной. Здравая часть рассудка подсказывает, что это не так. Его нет, он ненастоящий. И мне недостает его, недостает его живого. Его глаза широко раскрываются.

– Эй… почему мелодия такая знакомая?

– Потому что ты ее играешь. Репетируешь, – напоминаю я ему с мольбой в голосе, надеясь, что под эту музыку он что-то да вспомнит. – Та самая, которую мы сыграли на мамином кабинетном рояле.

Какое-то время мы молча слушаем.

– Ты ее записала?

Я медленно качаю головой.

– Ты сделал для меня компакт-диск. Я только что его нашла.

– Когда я это сделал? Откуда он у тебя?

– Ты отдал его мне при нашей последней встрече, перед тем, как я вернулась в художественную школу. – Я проглатываю очередной комок, возникший в горле. Пытаюсь улыбнуться, и мне удается. – Но ты фальшивил.

– Фальшивил? – Он улыбается, бледный, идеальный. – Невозможно.

– Послушай.

Я прокручиваю запись назад, и мы слушаем. Фальшивая нота, и я наблюдаю, как он склоняет голову и морщится.

– Видишь? Эта нота!

– Ты права. Но это не я. Что-то там с клавиатурой… – Он закрывает глаза, кусает губу, начинает играть на воображаемых клавишах. – Это рояль.

– С маминым такого быть не могло, – указываю я. – Он всегда был идеально настроен, за этим она следила неукоснительно. На каком рояле ты играл?

И едва я задаю этот вопрос, ответ слетает с моих губ: «Город призраков».

Мы смотрим друг на друга.

– Но подожди… Строительство Города призраков не закончили до… – я не могу заставить себя произнести последние слова. Это так глупо.