Деньги у тебя при себе были?

— Были, — согласилась дочь. — Но в лесу булочных пока не построили. А если ты боишься энцефалита, то я тебе клянусь — клещи ко мне не цеплялись!

— Ни в каком лесу ты не была!

И мать выложила дочери все, что угадала по ее одежде. В заключение добавила:

— Боюсь, к тебе цеплялся кто-то покрупнее клеща!

Она и сама не думала, что решится на такой прямой намек. Ольга, казалось, ушам своим не поверила. Она смотрела на мать расширенными, изумленными глазами.

Этот горестный взгляд — взгляд несправедливо обиженного ребенка — так часто выбивал оружие из рук Аллы! И всегда, сколько ей помнилось, Ольге удавалось избежать наказания, что бы она ни сотворила. Милену, случалось, шлепал отец — но та и не умела делать такие святые глаза. А кто бы решился бить Ольгу? Виктору вовсе не улыбалась роль жестокого отчима, и получалось, что с родной дочерью он бывал куда строже, чем с приемной.

— Завтра ты пойдешь со мной в больницу и сдашь все анализы, — жестко сказала Алла.

— Нет, — просто ответила дочь.

— Я сказала.

Но Ольга не дала ей договорить. Она вскочила и отшвырнула недоеденное яблоко:

— Я тоже все сказала! Не позволю, чтобы на мне ставили опыты, я не кролик!

— Дрянь!

Она впервые ударила дочь. Рука сама поднялась и со звоном отлетела от Ольгиной щеки. Девушка покачнулась и медленно подняла ладонь, будто защищаясь. Щека у нее мгновенно покраснела. , — Ты скажешь правду? — сипло спросила Алла.

Дочь молчала. Наконец, опустив руку, рассчитанно-медленно произнесла:

— Ну вот, лиха беда начало. Теперь ты будешь меня бить.

В тот вечер они больше не разговаривали. Ольга сидела у себя в комнате и даже к ужину не вышла. Виктор сообщил жене, что весь день не спускал с Ольги глаз. Конечно, ему приходилось сидеть у себя с учениками, но он перенес телефон в большую комнату и уверен — Ольга даже не звонила никому. Зато он сам позвонил в милицию и попросил больше не искать падчерицу.

— Так что дело закрыто.

Алла кивнула. Она и слушала, и не слышала. Ее рука до сих пор горела от удара — ладонь даже слегка вспухла.

«Господи, как хорошо, что Милена всего этого не видит! — думала она. — Радуется, что сестра вернулась… А как и что — не знает. Но что же мне теперь делать? Не могу же я поселить их в одной комнате! Милена — еще ребенок, а эта… Эта…» Слово, которое мелькнуло у нее в голове, испугало ее. Так она никогда о дочери не думала.