Книги
Занимательная музыкология для взрослых
То, что мы имеем в оркестрах, — результат системы договоренностей и компромиссов. Струнников хлебом не корми — дай им настроиться повыше, у них, видите ли, инструменты так ярче звучат. Им-то что — натягивай себе струну, пока не лопнет. А духовики что могут сделать? Чтобы настроить инструмент повыше, они могут лишь сделать его короче, пойдя навстречу законам акустики, — то есть задвинуть все, что задвигается — трости, мундштуки, разнообразные трубочки… И рано или поздно наступает момент, когда уже все задвинуто до упора. Строго говоря, современные инструменты так сделаны, что это состояние «до упора» и наступает при ноте ля, равной 442 Гц. Ну, может быть, еще чуть-чуть можно выжать.
А вот в Вене стандартный оркестровый строй составляет 444–445, то есть выше, чем в остальной Европе и Соединенных Штатах. Правда, у них и инструменты другие. Если вы внимательно посмотрите на гобои или трубы, на которых играют музыканты Венской филармонии, то, как говорится, «найдете десять отличий». Возможность в этом убедиться предоставляется каждый год первого января после полудня по телевизору, и, если новогоднее состояние здоровья вам позволит, присмотритесь к инструментам Wiener Philarmoniker.
Историко-статистический экскурс
Так вот, во времена, предшествующие нынешнему глобализму, строй, то есть высота ноты ля, от которой и тогда отсчитывалось все остальное, колебался в довольно широких пределах. Так, скажем, во времена Людовика XIV, в эпоху расцвета искусства Люлли и Рамо, строй был 392 Гц, Иоганн Себастьян Бах примерно сто лет спустя писал и мыслил при строе 415 Гц. Дальше ноточка ля, а вместе с ней и общая настройка инструментов, помаленьку ползла вверх, при Моцарте достигнув отметки 430 Гц. Эта, на первый взгляд очевидная, прогрессия ровным счетом ничего не отражает. Потому что наряду со столь изящной на первый взгляд тенденцией, как бы демонстрирующей все более возрастающую степень темперамента музыкантов с древнейших времен до наших дней, мы наблюдаем такие странные сюрпризы, как североитальянский строй эпохи Монтеверди, то есть первой половины XVII века, который был значительно выше современного, или вполне безумную настройку на ля, равную 456 Гц в Венской опере в начале сороковых XIX века.
На первый взгляд может показаться, что все эти разговоры о том, в каком году какая частота колебаний воздуха соответствовала ноте ля первой октавы, не более чем схоластическое бормотание ни о чем, иллюстрация к фразе из «Трех мушкетеров»: «…д’Артаньян почувствовал, что тупеет».
Но, как говорится, есть нюансы.
Оркестры настраиваются на свои стандартные 442 и исполняют свой обширный репертуар от Баха до произведений наших дней, и им, в общем-то, по барабану, прошу прощения за невольную игру слов, что сюита И. С. Баха звучит на полтона выше, чем имел в виду гений, потому что ля по тогдашнему курсу 415 равно нынешнему соль-диезу. Инфляция, извините. Оркестрантам, впрочем как и слушателям, совершенно не мешает тот факт, что камертон, которым пользовался Гендель в 1741 году, соответствовал 422,5 Гц, а камертон Людвига ван Бетховена образца 1800 года — 455,5, то есть каждый из классиков имел в виду что-то свое.
Теперь это их проблемы, а у нас 442. Точка.
А теперь по существу
Балетных мы вообще не считаем, им вся эта звуковысотная возня малоинтересна. Вот ритм и темп — да. И то сказать, это оркестр играет по танцору, а не наоборот.
А вот что касается певцов…
Организм человека за последние несколько тысяч лет не сильно эволюционировал, это вам не музыкальные инструменты.
И вот в 1791 году Вольфганг Амадей Моцарт создает оперу «Волшебная флейта», в которой специально для Йозефы Хофер, сестры его жены Констанции, пишет знаменитую арию Царицы ночи с не менее знаменитой нотой фа третьей октавы, зная, что у этой певицы чудесный яркий верхний регистр.
Шли годы, а вслед за ними плелись столетия.
Нота ля с моцартовских 430 поднялась до нынешних 442, а вместе с ней естественным образом поднялась и фа третьей октавы.
Ну это примерно то же самое, что потихонечку поднимать планку для прыгунов в высоту, мотивируя это введением новых стандартов на размер сантиметра. Вот вам новое верхнее фа в «Царице ночи», и извольте дотягиваться.
Та же история произошла и с тенорами. Когда тенор берет верхнее до в Стретте Манрико из «Трубадура» Верди или в Арии Рудольфа в «Богеме» Пуччини, зал, конечно же, приходит в восторг. Я уж не говорю про арию Тонио Pour mon ame из оперы Гаэтано Доницетти «Дочь полка», где этих экстремальных верхних до вообще девять штук.
Но каждый лишний герц оставляет у певца рубец если не на связках, то уж на сердце точно.
А теперь от технократического подхода к высоте звука перейдем к вопросу об определении частоты колебаний воздуха