— Мой брат очень много в чем нуждается. А если я не смогу платить за все необходимое и за ипотеку, органы опеки его у меня отберут. Думаете, мальчику-инвалиду будет лучше в детском доме или интернате? — сил возмущаться нет. Просто вопрос. Голос дрожит от непролитых слез. Слез за все. За всю нашу с Митей жизнь.

Врач отрицательно качает головой, кивает своим мыслям.

— В любом случае Дима пока остается у нас.

— Как долго?

— Не могу вам сказать.

— Я хочу быть рядом.

— Это невозможно.

— Пожалуйста. Я буду спать на стуле, в коридоре на кушетке, на кресле, где угодно. Но я должна быть рядом, — я неосознанно тяну руку, чтобы схватить его за рукав. Я готова просить, умолять, дать денег. Точно!

— Я заплачу! — слишком громко срывается с моих губ.

Лицо врача меняется. Он злится.

— Успокойтесь, — сердито выговаривает он. — Не стоит верить всему, что говорят про врачей. Мы не коновалы и делаем свою работу не ради взятки, сунутой в карман.

— Простите, — слезы бегут по щекам. — Кроме него у меня никого не осталось…

— Тише, — он хлопает меня по плечу. — Я поговорю с заведующим. Постараюсь уладить вопрос.

— Спасибо, — всхлипывая, отвечаю я.

Митя лежит на огромной по сравнению с ним кровати. Бледный, осунувшийся. Спит. Его грудь ходит ходуном. Он часто и рвано дышит.

— Мариночка, — тетя Маша обнимает меня.

Я прячу заплаканное лицо на груди доброй женщины.

— Спасибо, — шепчу ей.

— Детка, Миша сказал, у тебя украли сумку. А я то думала, что случилось… — поглаживая меня по волосам, приговаривает она.

— Ага, — поддакиваю я, — украли.