Он отправил электронное письмо, размышляя, что сильнее взволнует Халли: то, что у него была семья, или то, что жена и дочь были убиты, или то, что ему потребовался целый год на то, чтобы решиться рассказать ей об этом.
Звонок мобильного телефона застал его на кухне. Уил как раз завтракал сырыми лимонами и кроваво-красными суши-оторо.
— Что нового сегодня в БАРДА, Дон?
— Все нормально. А ты не планируешь в ближайшее время поездку в окрестности Вашингтона?
— С какой целью?
— Мне надо обсудить с тобой кое-что.
— Касающееся нашего общего друга?
Бауман опустил палочки. Он не мог придумать другой причины, по которой начальник Халли мог бы ему позвонить. И будь у Барнарда хорошие новости, он без промедления выложил бы их.
— Да, именно так.
— Буду у тебя через два часа.
13
Сидя за маленьким столиком, Халли наблюдала за мухой, гулявшей по одной из белых потолочных плиток. Она несказанно удивилась тому, как муха могла оказаться на Южном полюсе и, что самое поразительное, как она могла здесь выжить. Следующим, над чем она задумалась, был вопрос, не галлюцинация ли это? Потом — она начинала понимать, как полюс сводит с ума, — девушка вспомнила Чарльза Линдберга. Он превратился в легенду по той причине, что в одиночку пересек океан, но это оказалось неправдой. Строго говоря, не совсем правдой. Отец Халли был знаком с одним из детей Линдберга, и тот рассказал ему об этом полете то, что было известно лишь немногим.
После двадцати двух часов, проведенных без сна в самолете, летящем над окутанным темнотой океаном, Линдберг начал галлюцинировать. Он увидел — а может, ему это показалось, — в кабине муху. Несколько раз во время полета он приоткрывал щели в окнах, надеясь, что холодный воздух разгонит сон, но, очевидно, эту самую муху — или, по крайней мере, то, что ему почудилось, — проникавший в кабину сквозняк никуда так и не сдул. Чтобы поддерживать себя в состоянии бодрствования и отгонять мысли о смерти, Линдберг начал разговаривать с насекомым. Он подумал, что муха — тоже в своем роде летчик, и решил, что риски этого крохотного компаньона во много раз превышают риски, которым подвергается он сам. В нем проснулось нечто, похожее на трогательную заботу об этой мухе; он разговаривал с ней так, словно она была его вторым пилотом.
И вот теперь Халли пыталась возбудить в себе похожие чувства к мухе, сидящей над ней на потолке, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что из этого получится. У Линдберга из мухи получился второй пилот. Халли, возможно, сумеет превратить муху в наперсницу. Девушка всеми силами пыталась это сделать, но муха так и оставалась насекомым, которое блюет до того, как начинает есть, и считает дерьмо главнейшей драгоценностью на свете.
С Линдбергом летела муха, но, если на то пошло, у Халли была ферма в Вирджинии. В такие моменты, как этот, она находила полезным закрывать глаза и мысленно отправляться на ферму. Ферма называлась Марли по имени ее предка Константа Марли, купившего эту никогда не паханную целину в 1720-х и создавшего из нее ферму. Пятьдесят акров превратились в пастбище и покос. Остальные сто, оставшиеся под лесом, являлись домом для белохвостых оленей, медведей, енотов и койотов.
И змей-медянок, летом блестевших на серых теплых камнях. С точки зрения Халли, они обитали в том же мистическом мире, что и жеребые кобылы, и ручьи, прыгающие по камням. Устроившись на безопасном расстоянии, едва превышавшем дистанцию змеиного броска, девочка сидела и наблюдала, как солнце освещает и согревает их головки, словно выкованные из металла. Желтые глаза с черными зрачками и золотистые пятиугольные чешуйки пробуждали в ней мысли о сокровище. Однако, осознавая опасность, она всегда держалась от них на расстоянии.
Правда, был все-таки один случай. Халли исполнилось тринадцать, и она, словно притянутая чем-то, что виделось ей в этом, похожем на старинное украшение, змеином глазу, подошла ближе; подошла медленно, бесшумно и осторожно. Девочка могла бы дотронуться до змеиной головки, и она почти дотронулась до нее, просто желая узнать, какова та на ощупь. Свернувшись в кольцо и расслабившись, змея надувала и сжимала свое гибкое тело, и ее черный язычок то и дело лизал по-летнему густой вирджинский воздух. К щекам Халли прилила кровь, на лбу выступили бисеринки пота. Она чувствовала себя так, будто смотрела на огонь, мир словно застыл вокруг нее в каком-то непонятном экстазе.
И тут змея сделала бросок.
Возможно, она испугалась ястреба, промелькнувшего в небе, или уловила своим дергающимся язычком какой-то пугающий запах. В одно мгновение металлическая головка оказалась в футе от глаз Халли. Еще не успев испугаться, девочка почувствовала себя так, словно ее ударило электрическим током. Адреналин сжег весь кислород в кровеносной системе, дыхание перехватило, тело стало вялым и безвольным. Страх буквально парализовал. У нее хватило ума отойти назад и сделать это медленно, так медленно, как тень следует за солнцем.
Даже отойдя на безопасное расстояние, Халли не могла избавиться от ощущения, что схватилась руками за вольтову дугу, и долгое время переживала шок.