Перед ней явно была не дочь деревьев. Не одна из тех несчастных, что по каким-либо причинам были лишены дома и пытались выживать, как получается, отрекаясь от заветов и законов, идя на преступные связи с мужчинами вне брачного союза. Это было что-то… новое. Цыран хорошо знала о тех, кто населяет страну. Сюда достаточно часто захаживали торговцы, которых её муж в поисках новостей непременно приглашал в дом. Рассказы передавались из уст в уста. В их стране похожими на амелуту, людей, могли считаться только сквирри и ведьмы. Перевёртыши не в счёт, их звериная натура была на виду. Но сквирри, покидая родной лес, не расставались со своими знаками различия и невообразимой раскраской, а что до ведьм… Да простит её незнакомка, но красотой ни на одну из них она не тянет. Да и где те места, где еда, вода и сам воздух полны отравы? Никогда ещё не слышала о подобном. А может, она действительно одна из любовниц перевёртышей или под защитой ящеров? Но тогда где подвеска или браслет? Хотя… Цыран чуть закатала незнакомке рукава и вздрогнула. Кожаный ремешок с синим камнем на левой руке женщины не оставлял сомнений в том, что уж с перевёртышами гостья знакома точно. Но это не охранный браслет! Такие носили сами полузвери, как правило, самцы. Синие камни были символами сая. И один из них на руке человека? Что бы это значило? Цыран приподняла рубаху и осмотрела тело. Эту дурацкую повязку надо будет убрать. Какое варварство так издеваться над грудью! Лоппи говорила про какой-то шрам, но спереди ничего такого не видно.
Цыран опустила рубаху и укрыла женщину.
Одна вещь в поклаже незнакомки не давала ей покоя. Лишний раз удостоверившись, что дверь заперта, она взяла в руки сумку и извлекла три исписанных листа. Карта, нарисованная от руки, заинтересовала её мало, а вот две бумаги под печатями… Цыран осознавала, что вещи ей не принадлежат, но она же должна понимать, кого привела в свой дом! Печати были взломаны двумя движениями, и, присев на край постели, она погрузилась в чтение, ежесекундно оглядываясь на дверь, чтобы, не дай Сёстры, никто не обнаружил её за этим занятием. Или не сообразил, что она что-то прячет, потому долго не отпирает дверь. Страшно подумать, что было бы, узнай кто-нибудь, что хозяйка владеет грамотой. Да ещё как владеет, некоторые мужчины позавидовать могут!
Одна из бумаг содержала послание, написанное на двух языках, — языке эйуна и всеобщем, оба текста были идентичны по содержанию.
«Тому, кто найдёт эти записи и будет способен прочесть их!
Человеческая женщина, коей вручена эта бумага, является странницей неведомой земли и не говорит на всеобщем и, скорее всего, на любом ином языке нашей страны. В пятый день второго месяца лета она была обнаружена нашими ловцами в Пограничном лесу и была отправлена на Мрекское болото и пребывала там до последнего времени в статусе, в котором будет пребывать любой, кто придёт на нашу землю без дозволения!
Не зная наших обычаев, а равно и не испытывая ненависти, свойственной людям по отношению к моему народу, за время пребывания на Болоте, она спасла жизнь одному из наших детей и мне лично. Я, ведомый честью дайна-ви и заветами Божественных Сестёр, не имею возможности проигнорировать эти поступки и, отдавая долг за жизнь, дарую ей свободу. И прошу любого встречного независимо от его народности оказать помощь страннице, которая, как нам удалось узнать, путешествует в поисках пропавшей семьи.
Щит рассвета Лэтте-ри.
Мрекское болото,
24 день первого месяца зимы»
Цыран положила руку на бешено колотящееся сердце. Эта несчастная была пленницей на Мрекском болоте?! Храни нас Сёстры!
Дрожащими руками она открыла вторую бумагу, но текст удалось прочесть не сразу. Письмена языка дайна-ви она видела впервые в жизни, но спасло то, что они отчасти походили на те, которыми пользовались эйуна. В целом документ был обращён к ловцам рабов и сводился к категорическому приказу не прикасаться к женщине и не препятствовать её передвижению к границе.
Вот это новости!
Эти записи никто не должен видеть! Цыран упрятала их и карту в складках платья и тщательно проверила, что они не выпадут случайно при движении. Потом, у себя в комнате, бумаги надо убрать в тайник. Она приложила руку ко лбу. Если незнакомка каким-то образом сумеет сообщить, что была на болоте в качестве рабыни, то это ничего не вызовет, кроме глубокого сочувствия, но вот спасение жизни одного из рабовладельцев… Отношение к дайна-ви среди людей было однозначным: смерть на месте! Их убивали без жалости, а изредка каратели наведывались в Пограничный лес в поисках ловцов и старались уничтожить всех до последнего. По женской половине об этих отщепенцах гуляло множество рассказов, иногда столь живописных, что начинаешь сомневаться в их правдивости.
Она не была уверена, что узнай её муж об этом факте из жизни незнакомки, он останется к ней лоялен. И то обстоятельство, что она пришла из земель, где слыхом не слыхивали о многолетнем конфликте между людьми, эйуна и жителями Мрекского болота, вряд ли хоть как-то послужит её извинению. Как бы ни был добр её муж, дайна-ви это дайна-ви. Она бы не рискнула проверять его отношение на прочность в этом вопросе. Хватит и того, что укрыла Покровом зимы незнакомку, от которой непонятно чего можно ждать. Хотя понять её поступки могла. Как женщина. Любая из них свято верит в ценность жизни. Даже жизни врага, а уж о детях и говорить нечего. Да и обычаи в отравленной стране могут быть иными, потому и поступки незнакомки нельзя оценивать, не узнав о них подробнее. Эх, забыла уточнить у Лоппи, знала ли она мужчину! Хотя, может, и к лучшему. Ребёнок и так несёт на себе груз лишних знаний, потому что лечит. Обычно об особенностях женского тела девочки узнавали позже, но какие тайны могут быть от той, что способна всё прочитать в твоём теле одним прикосновением? С другой стороны, это уже не важно. А вот как общаться с этим созданием — действительно проблема. Но дайна-ви как-то это делали, даже сумели понять, какова цель её путешествия, значит, всё не так уж плохо…
Через пару часов узнаем, пожалеет ли она, что взвалила на себя такую ношу, или нет. А пока — спрятать бумаги и вернуться к делам.
Два часа спустя Цыран практически караулила у приоткрытой двери. Её тётя, опираясь на клюку, делала вид, что ей надо именно сейчас пройти коридор из конца в конец по неведомым делам. И опять. И ещё раз. Ну, может, ещё парочку. Прислужницы всех статусов и возрастов тоже нет-нет, да и показывали носы возле комнаты, причём когда они исчезали за поворотами или в соседних помещениях, оттуда слышались приглушённый шёпот и взволнованные голоса. Хозяйка была ничуть не удивлена — женская половина — тот ещё сплетничий двор, хотя, признаться, она недооценила новость: подробности разлетелись, едва тётя успела сделать шаг за дверь. Впрочем, Цыран была довольна.
Тётя Кесса, двоюродная сестра матери, была той ещё занозой. Старая дева, не особо красивая ещё во времена молодости, она восполняла список своих достоинств за счёт острого языка и пытливого ума. Конечно, мужчинам об этом знать было не обязательно, но Кесса не могла удержаться. И эта черта характера со временем создала ей славу «неблагочестивой» и «недостойного воспитания» девушки, что и привело к отсутствию желающих взять её в жёны. С годами лишившись родни, она вошла в дом племянницы, словно бедная родственница. Но вскоре все его обитательницы поняли, что тихой поступью старухи в калитку вползла мудрая змея, которую стоило уважать, бояться и у кого искать защиты в случае чего. Особенно если усердно выполнялись первые два пункта.
По всем углам неслась новость о длине клинка незнакомки, её волосах, снегоступах, силках и крайне измождённом состоянии. Кесса в красках расписала бедную-несчастную, ловко опустив в своём рассказе страну-отраву, яд и ранения. Подробностей хватит, чтобы надолго занять прислугу пересудами. А всё несвоевременное останется пока между ней, хозяйкой, её любимой служанкой и Лорией, за закрытые рты которых можно не волноваться.
Вышагивая в очередной раз по коридору, она увидела, как дёрнулась племянница, глядя на дверь. Замерла на минуту, поправила одежду и, поманив её жестом, спокойно вошла. Кесса выпрямилась и медленно двинулась за ней, провожаемая горящими любопытными взглядами изо всех углов, где притаилась прислуга, свято уверенная, что её не замечают.