Мнение справедливое. Преступление было хоть и экстраординарным, но единичным. После него не последовало каких-либо «контрреволюционных выступлений» (нельзя же таковыми считать распространение слухов, тем более правдивых).
Иногда высказывается довольно странное мнение, что репрессии последовали прежде всего и преимущественно против интеллигенции. Это неправда. Существует документ, написанный начальником Ленинградского управления НКВД Заковским и начальником СПО ЛУ НКВД Лупекиным и адресованный секретарю партколлегии Богданову:
«С декабря 1934 г. до 15 февраля 1935 г. всего было арестовано по контрреволюционному троцкистско-зиновьевскому подполью 843 человека».
Далее сообщаются данные на всех арестованных с указанием социального положения, возраста, пола, образования, партийного стажа. Данные таковы: «118 арестованных имели высшее образование, 288 – среднее и 337 – низшее». Учтем, что в Ленинграде общий процент людей с высшим образованием был достаточно высок. Тем более что власти не были заинтересованы репрессировать рабочих, дабы не показывать противоречия руководства партии и рабочего класса. Поэтому преследованиям подвергались преимущественно служащие, среди которых действительно было сравнительно много оппозиционеров.
Несмотря на разгром в 1927 году и быструю капитуляцию на следующий год, зиновьевцы еще имели довольно значительное влияние как среди ленинградских партийцев, так и среди беспартийных рабочих. Некоторые знакомые Николаева являлись открытыми зиновьевцами.
В Ленинграде еще оставалось немало бывших участников троцкистской и прочих оппозиций. Некоторые из них изменили свои взгляды и начали поддерживать сталинскую генеральную линию. Но были и непримиримые оппозиционеры. Например, в 1933 году была раскрыта зиновьевская подпольная организация. Убийство Кирова предоставляло Сталину прекрасную возможность вывести из политической игры не только зиновьевскую, но и вообще всю левую оппозицию.
…О личности Зиновьева высказываются различные, порой прямо противоположные, точки зрения. Одни авторы пишут о нем как о невинной жертве сталинизма. Другие называют его палачом, залившим кровью Петроград. Третьи считают его идейным борцом против Сталина и его политики. Четвертые (в том числе Троцкий) подчеркивали моральную неустойчивость, идейные колебания и паникерство Зиновьева, проявившиеся в 1919 году, когда Юденич ворвался на окраины Петрограда, и в 1921 году, когда орудия восставшего Кронштадта взяли на прицел центр Петрограда.
Но были у Зиновьева и старые заслуги. До революции он вместе с Лениным входил в Заграничный центр большевистской партии. В 1905 году руководил питерским большевистским подпольем. В Первую мировую войну под руководством Ленина закладывал фундамент Коминтерна, а позже его возглавлял. Зиновьеву было суждено стать первым (и последним) председателем Коммунистического интернационала. После Октябрьской революции он руководил не только Петроградом, но и всем Северо-Западом России. Считался верным соратником Ленина, поддерживал его в боях с многочисленными оппозициями. В 1923–1924 годах он вместе со Сталиным и Рыковым яростно нападал на Троцкого.
У Зиновьева сохранялся немалый авторитет среди питерских рабочих – несмотря на его жестокость в 1918 году. Ведь в ходе ожесточенной борьбы именно он добился отклонения предложения Троцкого о закрытии крупнейших заводов Петрограда как «нерентабельных» (понятия о рентабельности были у Троцкого весьма смутными).
Внес свой вклад Зиновьев и в дело восстановления промышленности Ленинграда, которая уже в 1925 году достигла довоенного уровня. Была проведена техническая реконструкция ленинградских промышленных гигантов. С ленинградской верфи были спущены на воду четыре огромных лесовоза, получивших имена: «Григорий Зиновьев», «Михаил Калинин», «Михаил Томский», «Алексей Рыков». В Политбюро Зиновьев курировал комсомол.
Таким образом, нельзя было недооценивать влияния Зиновьева среди партийцев как «первого призыва», знавших о его сотрудничестве с Лениным, так и молодых, прошедших школу комсомольской работы.
Формальные основания для того, чтобы подозревать зиновьевцев в организации убийства Кирова, были: в этих кругах у Николаева были знакомые, и три адреса идейных зиновьевцев были записаны в его книжке.
Как мы знаем, поначалу следственные органы рассматривали прежде всего бытовую версию, а также возможность теракта со стороны белого движения. Последняя версия сохранялась достаточно долго. Во всяком случае, выступая 6 декабря на похоронах Кирова, глава советского правительства Молотов обвинил в преступлении белогвардейцев.
Приехавший в Ленинград Сталин главным объектом подозрений и обвинений объявил оппозицию. Общее руководство следствием было возложено на Ежова и Агранова. Сначала разрабатывали троцкистов, потом вспомнили забытую группу 1923 года «Рабочая правда». Но в конце концов на прицел были взяты зиновьевцы.
Не исключено, что Сталин их искренне подозревал. Ведь связи и возможности в Ленинграде были огромными. На подозрении оказался даже аппарат НКВД. Не случайно почти всех местных работников отстранили от ведения дела.
Вот что вспоминал работник Ленинградского управления НКВД Р.О. Попов: «Эти дни мы были на казарменном положении. Москвичи заняли все кабинеты. Я, Коля Макаров, Илюша Новиков – в 629 комнате. Открывается дверь: входит Ежов. Гимнастерка, галифе. С ним Косарев, высокий, статный.
Ежов: «Как живете?» – «Трудно жить, Николай Иванович!»
Мы опросили, за что арестовали Филиппа Демьяновича (Медведя). Мы его очень любили, да и всех своих руководителей – их тоже загребли. А у Ежова лицо стало строгим: «Они не поняли самого главного, что оказались слепыми кутятами».
Как видим, Ежов удивительно быстро «прозрел» то, чего не смогли разглядеть местные работники. Что именно? Об этом остается только догадываться.
Возможно, он имел в виду то, что этих начальников «использовали» враги Кирова и генеральной линии партии или что не смогли предотвратить террористический акт. Но не исключено, что он намекал на упорное отстаивание первых двух версий, а в особенности «бытовой», выставляющей крупного партийного деятеля в неприглядном виде.