Такое признание Мильды Драуле было единственным намеком на то, что у Николаева были соучастники. Убедительным доказательством признать его трудно. Тем более что тогда можно было бы ставить вопрос только об одной соучастнице – Мильде. Казалось бы, следовало продолжить допрос, уточнить обстоятельства, по которым Мильда хотела (и в чем?) помогать мужу. Однако по какой-то причине на этом, как говорится, самом интересном месте допрос был закончен (или было еще что-то, о чем Ульрих не счел нужным упомянуть?), а подозреваемых объявили виновными и поторопились расстрелять.

Мильда была любовницей Кирова. Возможно, она хотела помочь мужу объясниться с любовником жены? Была ли это просто «семейная разборка»? Или данный любовный треугольник был искусственно создан для того, чтобы разделаться с Кировым? Тогда убийство выглядело бы как бытовое со смягчающим обстоятельством – сильная ревность, преступление в состоянии аффекта. Или все произошло спонтанно?

Вопросы остаются.

Обратим внимание на дополнительные детали, которые дают представление не только о том, как развивались события, но и о трудностях, связанных с их интерпретацией. До сих пор не удается выяснить, как все происходило, потому что даже очевидцы давали противоречивые показания.

М.С. Докучаев, ссылаясь на свои беседы со старыми ленинградскими чекистами тех лет, сообщил: «…Николаев встретил Кирова в коридоре сразу после входа в здание, после чего они вместе шли и разговаривали некоторое время. Затем, пропуская Кирова, Николаев выстрелил в него сзади».

А.А. Кирилина отмечает: «Имелись и непосредственные свидетели: в задней части маленького коридора работали: электромонтер Смольного С.А. Платоч (после ареста в декабре 1934 года бесследно исчез. – Авт.), хозяйственные рабочие Васильев (уволен в феврале 1935-го. – Авт.) и Леонник (уволен в феврале 1935-го. – Авт.). Первоначально они не обратили внимания на вошедших в этот коридор Кирова и Николаева, но когда раздался первый выстрел, Платоч мгновенно оглянулся и прямо со стремянки, на которой работал, бросил в Николаева молоток, удар которого пришелся по голове и лицу убийцы. Скорее всего, именно по этой причине у последнего дрогнула рука, ему не удалось выстрелить себе в висок (как, по словам Николаева, он намечал), и пуля попала в стену ниже потолка. На допросе Платоч показал, что, когда Николаев произвел второй выстрел, он был уже рядом с ним, ударил Николаева кулаком по голове и сбил с ног».

И еще одна деталь этого трагического, имевшего столь важные последствия события: «Сотрудник оперода УНКВД А.М. Дурейко (судьба неизвестна. – Авт.), в задачу которого входило патрулирование в коридорах третьего этажа Смольного (как в большом, так и в малом)… запоздал в выполнении своих функциональных обязанностей…»

Если Киров отослал Борисова сам, то почему так поступил Дурейко? Роковое совпадение или что-то другое? Дурейко в своих показаниях 1 декабря явно солгал. «Узнав, что приехал т. Киров, я пошел по коридору и направился навстречу т. Кирову. Его сзади сопровождал т. Борисов. Через некоторое время, две-три минуты, раздались один за другим два выстрела».

В тот же день другое описание событий дал С.А. Платоч: «Дойдя по коридору до угла левого коридора… увидели, что с нами поравнялся т. Киров. Васильев попросил меня закрыть стеклянную дверь на левом коридоре, которая ведет в 4-ю столовую. Я побежал впереди т. Кирова шагов на 8, вдруг услыхал сзади выстрел. Когда я обернулся, раздался второй выстрел. Я увидел, что т. Киров лежит, а второй медленно сползает на пол, опираясь на стену (на другом допросе он утверждал, что, спрыгнув со стремянки, ударил его кулаком…). У этого человека в руках находился наган, который я взял у него из рук. Когда я у стрелявшего в т. Кирова брал наган, он был как будто без чувств».

Однако, по словам М.В. Рослякова, он, выбежав в коридор, увидел револьвер в правой руке Николаева. Вот что вспоминал М.В. Росляков: «В пятом часу мы слышим выстрелы – один, другой… Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся…» (Почему он вернулся? Вопрос неясен.)

Здесь упомянут тот самый Иванченко, о котором писал дежурный секретарь Кирова Суомолайнен-Тюнккюнен: «1 декабря, около 12 часов, из дому звонил Сергей Миронович…он поручал звонить в Облторготдел и сказал: «Скажите, чтобы он (тогда зав. Облторготделом был т. Иванченко) как можно быстрее позвонил и сообщил бы точные данные».

Иванченко был заведующим не только Ленинградского областного, но и городского торготдела. После ареста Ф.Д. Медведя его жена Копыловская и их дети жили на квартире Иванченко. В 1937 году супруги Иванченко были арестованы. Копыловская с 1935 года жила с мужем на Колыме. О ней очень плохо отзывался в своих воспоминаниях М.В. Росляков.

Что-то неладное присутствует в показаниях Платоча. К тому же свидетели по-разному показывали положение нагана: Росляков – «сам лично вынул револьвер из ослабевших пальцев Николаева»; Михайльченко: «наган лежал недалеко от руки Николаева на полу». Вряд ли, получив сильный удар (вторично по голове) и сбитый с ног, он удержал бы револьвер в руке. Имеются и другие версии.

Из показаний М.Д. Лионикина, инструктора Ленинградского горкома ВКП(б): «Я в момент выстрелов находился в прихожей секретного отдела областного комитета. Раздался первый выстрел, я, бросая бумаги, приоткрыл дверь, ведущую в коридор, увидел человека с наганом в руке, который кричал, размахивая револьвером».

Безусловно, даже свидетели, опрошенные вскоре после какого-то экстремального события, могут давать противоречивые показания. Психологам это известно. Однако в данном случае весьма существенные детали описываются по-разному. Чем это объяснить? Создается впечатление, что кто-то по непонятным причинам исказил факты (скрывая истинный характер происшествия?).

До приезда Сталина и сопровождавших его лиц Медведь и другие ленинградские чекисты вели допросы, не настаивая на политических мотивах преступления. Сам Николаев упорно называл личные мотивы (ревность, партийные неприятности, отсутствие работы, необходимость существовать на иждивении жены).

Казалось бы, такая версия наиболее очевидна и предельно обоснована. Но в действительности все обстоит не так просто. Что касается Николаева, то его позиция понятна в любом случае, кроме единственного: если бы он был идейным убийцей, то мог бы тогда с гордостью заявить о совершенном теракте. Однако идейным убийцей назвать его трудно.

Бытовая версия, разрабатывавшаяся ленинградскими чекистами, безусловно, наиболее устраивала тех, кто отвечал за безопасность Кирова и должен был отслеживать все имевшие политические мотивы заговоры против него. Упорная разработка бытовой версии, желание все свести к сугубо уголовному преступлению вполне естественны, и это конечно же понимали те, кто принимал от них дела.