— Михаил Лаврентьевич… Государь только что пояснил мне, что Ваша поразительная медицинская гениальность имеет за собою промысел Небесный. И обстоятельства Вашего появления здесь поистине чудесны…
Я не вправе и на секунду усомниться в правдивости слов Николая Александровича, моего царственного супруга. Но, согласитесь, следовало бы мне, как матери Наследника-Цесаревича, знать о причинах, побудивших Вас столь долго оставлять меня в неведении как о самих этих обстоятельствах, так и об известных Вам, грядущих для нас и державы нашей, ужасах. И желанием предупредить таковые, объясняется нынешнее отвращение Государя от трехвековой Российской самодержавности, осененной благодатью Божией…
Прошу Вас объясниться. Только не надо спешить, пожалуйста. Я должна все понять совершенно точно. Если что-то не будет ясно, я буду Вас тотчас переспрашивать.
Терять Вадику было нечего, ситуация определилась: Николай, не выдержав истерики Императрицы, не стал таиться, вилять. И просто откровенно рассказал ей все. Ясное дело, для Александры Федоровны, это стало шоком не меньшим, чем первоначальный эффект от прочтения привезенного черногорками Манифеста.
Конечно, она знала, что ее Ники мог что-то сделать под чужим влиянием, мог даже насамодурничать по мелочи. Однако, ни сам текст этого, явно тщательно продуманного и подготовленного в тайне от нее документа, ни краткое изложение супругом первопричин его появления, для простых объяснений места не оставляли.
Однако, удивительное дело! Со сверхъестественной природой талантов Банщикова, и по-видимому стоящим за этим Божьим промыслом, она смирилась практически сразу. В понимании Императрицы сам факт рождения сына стал плодом ее многолетнего поиска помощи у высших сил. И ее истовую веру в заступничество свыше, чудесное явление ко Двору избавителя малыша Алексея от мук «королевской болезни» только укрепило.
Однако то, что ее, царицу, целый год продержали обо всем этом в полном неведении, вызвало жгучую обиду у Государыни. Очень хотелось понять: почему же Ники молчал? За что ей, преданной и любящей жене, самоотверженной матери его детей, выказано такое унизительное недоверие? Ведь даже сестра Николая, Ольга, как оказалось, была в курсе! Пожалуй, супружескую измену она восприняла бы менее болезненно…
Секрет того, почему муж старался охранить ее от откровений Вадима про будущее, окончательно прояснился, когда несчастная женщина во всей полноте картины осознала, наконец, мрачную глубину той, кишевшей кровожадными монстрами пропасти, на краю которой балансировала глыба императорской России. Глыба, на самой вершине которой она дерзко отважилась свить уютное семейное гнездышко.
Когда долгий рассказ Банщикова перешел от низкого предательства кузена Жоржи к описанию кровавой развязки в подвале Ипатьевского дома, Александра не выдержала. И сотрясаемая рыданиями, безвольно ткнулась в плечо Николая, тихонько подсевшего к ней, дабы поддержать в последние, самые страшные минуты вадиковой исповеди о событиях, пока не свершившихся, но еще способных явиться, чтобы обрушить их мир.
— Миша! Довольно… это выше всяких сил, — чуть слышно пролепетала она, отчаянно прижимаясь к мужу, — Ники! О, прости меня… прости, Христа ради. Я не смела кричать и говорить тебе все те мерзкие гадости. Ты же просто щадил меня, глупую. Но как!? Как ты мог носить все это в душе столько времени? Господи, как же я виновата…
— Дорогая, верь мне: все будет хорошо. Все уже теперь будет не так. Я знаю, в чем ошибался и кому напрасно доверял. Мы понимаем, в чем выход…
Прошу тебя: поверь, счастье мое, когда я впервые осознал весь этот кошмар, я сам не представлял, как этому противостоять. Можно ли справиться с ним? И я просто не имел права взвалить на тебя это все. Тем более, что твоя главная забота была связана с нашим Алешенькой. Прости мне это вынужденное молчание.
— Я верю тебе. Я верю в тебя! И я верю, — Господь нас не покинет. Ты все сможешь! И я молю Господа, чтобы он укрепил твои душу, руку и сердце… Ты ведь не позволишь ИМ совершить этого с нами?
— Сегодня я знаю, что нужно делать. И знаю на кого могу всецело положиться.
— Ники… Я клянусь тебе, что всем своим существом без остатка принадлежу тебе и люблю тебя! Я люблю ТВОЮ страну! Она ныне и моя, всецело в моем сердце и в душе. И если кто-то в Англии и постарался использовать меня в своих целях против России, то с моей стороны это было лишь доверчивостью и непониманием, но никак не…
— Дорогая, не волнуйся на этот счет. Твое сердце и помыслы — чисты. И они выше любых подозрений. Мне ли этого не знать…
— Михаил Лаврентьевич, Вы и Ваши друзья, вы ведь не отступитесь? Не бросите нас всех перед этим… перед… — Александра просто не могла подобрать слов, чтобы хоть как-то назвать подлинный ужас того, что обычно описывается коротким, пугающим русским словом «бунт», или вычурно-оптимистичным, европейским — «революция».
Потрясений от событий этого вечера хватило Императрице с избытком: она слегла в постель на три дня. По просьбе Николая, Банщиков и Ольга Александровна первые сутки недомогания Государыни провели подле нее неотлучно.
Это было время трудных вопросов. И не простых ответов…
Парадный фасад Алексеевского дворца, выходящий на набережную Мойки, сиял всеми окнами своих двух этажей, мансард и башенок. Их световые каскады гармонично дополнялись праздничной иллюминацией в парке, а на колоннах парадных ворот кованой ограды — предмета особой гордости архитектора Месмахера — по особому случаю зажгли цветные фонари, подобные ютовым огням парусных линкоров петровской эпохи.