— На этот маскарад внимания не обращайте. Это мой кузен, Император германский, обожает всякие переодевания. И поскольку он пожелал явиться к нашим раненым героям Шантунга в форме русского адмирала, этим званием, как Вы знаете, он был недавно нами пожалован, мне, в свою очередь, пришлось переоблачиться в германский мундир.

— Ваше Величество, Вам любая форма к лицу. Военная… — Вера смущенно зарделась, потупив взгляд. То ли от собственной неожиданной смелости, то ли от недавних царских комплиментов.

— Спасибо, моя дорогая. Мы вот с Александрой Федоровной и девочками решили… — с этими словами Николай обернулся к шкафу и извлек оттуда на свет сначала вышитый рушник, а затем небольшую, но очень красивую икону в искусной раме и золотом окладе, — Что заменять отеческого благословения нам не должно. Но и не напутствовать Вас мы пока тоже не можем. Поэтому и Неопалимая.

А рушник этот Императрица и дочки вышивали. И Ольга Александровна. На долгую, добрую память и в благодарность. Мы никогда не забудем, как Василий Александрович трижды в огне войны спас от гибели нашего любимого брата.

«Ага. Один разок, правда, подстрелить его самолично пришлось, но зная Мишкина, думаю, что ты, Твое Величество, об этом никогда не услышишь…»

Василий почувствовал, что Вера тянет его за рукав. «Ах, ну да! Надо же встать на колени»…

— Дорогие мои. От души и сердца благословляю ваш союз. Любите друг друга верно и искренне. Дай Бог вам пройти весь путь земной вместе, в согласии и в счастии. Себе и ближним на радость, а Родине нашей, Матушке-России, во благо. Мы же вниманием и участием своим вас отныне не оставим. НИКОГДА. Будьте счастливы!

И уже на пороге:

— Вера Георгиевна, Вы простите нас, если мы с Василием Александровичем еще минутку-другую переговорим наедине? Благодарю. Подождите, я его Вам скоро верну.

— Конечно, Государь, — пискнула Верочка, присев в реверансе, и выскочила за дверь.

Николай притворил ее поплотнее, и быстро повернулся к Балку:

— Василий Александрович, все потом, кроме вот этого: я просмотрел списки. Сделал себе небольшую выписку. Но время! Мы отправляемся в Артур и Владивосток, поездка долгая. А терять не хочется ни дня. Так что, пока забирайте-ка это все обратно.

Вот Вам четыре записки от меня. К Столыпину, Коковцову, Дурново и Менделееву. Сначала пойдите к Дмитрию Ивановичу. Можете сослаться на данные военной разведки, или сами придумаете, что надо. Нужно начинать действовать немедленно. И по геологии, и по людям. И экспедиции спешно организовывать. Деньги на первые срочные траты Минфин выдаст под подпись Менделеева, об этом, собственно, я и написал Коковцову. Так что, как любит говаривать Михаил Лаврентьевич: инициатива наказуема. Впрягайтесь и в это тоже. Заодно и с людьми из «первой шеренги» познакомитесь.

А с Зубатовым — второй список…

Если вдруг почувствуете какой-то нездоровый интерес к себе с чьей-либо стороны, можете поставить в известность Петра Николаевича, он предупрежден. А паче чаяния понадобится отдельное мое вмешательство — немедля телеграфируйте.

Ну, вроде все. Теперь ступайте. С Богом!

— Извините, Государь, но я дерзну попросить Вашего разрешения уделить мне еще минут десять-пятнадцать. В свете полномочий, данных Вами мне утром. К сожалению, уже успел возникнуть вопрос, требующий Вашего решения. Причем безотлагательного.

— Вот как? Да, конечно…

— Благодарю Вас, Государь, — с этими словами Василий быстро выглянул в коридор, шепнул Верочке «Беги к себе, счастье мое, я задержусь», и плотно прикрыл за собой дверь императорского купе-кабинета.

— Что-то случилось, Василий Александрович?