Небольшое шале, где доктор Робертс вел свои задушевные беседы с пациентами, стояло на отшибе, почти у самых ворот, наполовину скрытое дикими рябинами. Миссис Хайден шла по живой, не обозначенной просеянным песком дорожке и вдруг подумала, что эти невзрачные, темные, корявые деревья, в отличие от прочей растительности, были единственным, что выглядело здесь естественным, а не привитым на чужую почву умелыми руками садовников.
«Где же я? – в первый раз пришел ей в голову вопрос уже не в бытовом, а, так сказать, в мировом плане. – Сколько времени я провела тут? Небо не дает мне ответа, оно всегда одинаково сине, солнце светит все так же… Есть только день и ночь. Виктор называет это раем…» Однако она не успела продолжить это новое для нее размышление, навстречу ей уже любезно открывалась дверь из черного непроницаемого стекла.
Но теперь, в первый раз за все свое недолгое пробуждение от долгого сна, владея собственной тайной, миссис Хайден вошла сюда личностью.
Доктор Робертс не без волнения ожидал свою пациентку. Вот уже скоро месяц, как она живет в его пансионе, а сдвигов до сих пор нет. От него ждали ответа еще вчера вечером, а он не имеет сообщить ничего нового даже и сейчас. Перенести почту с вечера на утро – это еще допустимо, но откладывать дальше уже просто неприлично. Значит… надо сделать еще одну попытку и… в случае неудачи опять написать, что изменений пока нет.
«Конечно, отчаиваться никогда не стоит, – продолжал размышлять Робертс, – но здесь налицо воистину странный случай. Память этой женщины восстановилась практически во всем, что не касается ее личной жизни. Ясно, что она была прекрасно образована, но вот всякое представление об устройстве мира и его истории у нее отсутствует. Чем это можно объяснить? Тем, что история мира тесно связана с ее личной жизнью? Но ведь она не Сен-Жермен и не Вечный Жид. Тем, что просто-напросто повреждены какие-нибудь отделы мозга? Такое объяснение кажется вполне естественным, однако при более подробном рассмотрении и здесь концы с концами не сходятся».
Доктор ждал свою пациентку и волновался по-прежнему. Сейчас ему предстояло говорить с ней о такой деликатной вещи, как интимная связь мужчины с женщиной. И неизвестно, в какой именно степени она теперь осведомлена в этих вопросах, что поймет, что не поймет, а главное – что как воспримет… И это при том, что у нее определенно имеется богатый опыт: три замужества, взрослая дочь от первого брака, приемный сын…
Доктор тряхнул головой, отгоняя от себя искушение, всякий раз одолевавшее его перед встречей с этой пациенткой. Нет, ни словом, ни жестом, ни намеком он не может выдать свою осведомленность о ее прошлой жизни. Он знал ее настоящее имя, точнее, два имени – то, что значится в документах, и то, что было дано при рождении, знал о высоком месте, которое эта женщина занимала в тайной иерархии сильных мира сего и от которого добровольно отреклась во имя любви…
Но он обязался хранить эту тайну от всех, в том числе и от нее самой. Вспомнит – значит, вспомнит, и на этот случай у него есть четкие инструкции, а не вспомнит – значит, не судьба, значит, пусть и далее пребывает инкогнито, Белой Леди, миссис Икс, для удобства общения именуемой миссис Хайден.
Принимая во внимание сведения, полученные им о личности пациентки, доктор не подвергал никакому сомнению разумность подобных распоряжений.
Последствия разглашения могли быть непред-сказуемы…
Он увидел ее еще издали, медленно шагающей по тропинке. Однако сегодня в ее походке чувствовалась некая уверенность. Что ж, в предстоящем разговоре это, пожалуй, ему на руку. Он отворил стеклянную дверь, впустив в последний момент словно замешкавшуюся миссис Хайден, и начал разговор на языке дипломатов.
– Good morning, Mistress Heiden, – приветливо улыбнулся хозяин кабинета, галантно провожая ее к стоявшему возле журнального столика глубокому креслу. – Как отдохнули? – продолжил он светским тоном, усаживаясь напротив в точно такое же кресло, но чуть повыше и помассивней.